Лэйни Тейлор - Мечтатель Стрэндж [litres]

…накренилась?

Минью отбросило с прохода, но она успела схватиться за край кончиками пальцев. Так она и повисла в огромной сферической комнате, метрах в пятнадцати над полом. Ари-Эйл стоял неподалеку, не подвергнутый влиянию наклона, как и гравитации или необходимости в воздухе. Его действия ему не принадлежали, в отличие от мыслей, и, хватая Минью за запястья, юноша с удивлением обнаружил в себе противоречивые чувства.

Он ненавидел ее и желал ей смерти. Чувства касались не девочки – если не считать, что именно она не давала ему раствориться в ничто. Если Минья умрет, он прекратит свое существование.

Втаскивая Минью обратно в проход, Ари-Эйл осознал, что не хотел бы прекращать существование.

В саду. На террасе. Три девушки с лиловыми губами и цветами в волосах. Руби, Спэрроу и Сарай парили в невесомости, но рядом не было стен или призраков, чтобы их поймать.

Или, если точнее, призраки стояли поблизости, но волеизъявление Миньи было слишком строгим, чтобы позволить им выбор, который мог бы перед ними возникнуть: поймать божьих отпрысков и не дать им упасть в небо. Бахар бы помогла, но у нее не было такой возможности. Она могла только наблюдать.

Руки цеплялись за металл, за сливовые ветки.

За воздух.

И одна из девушек – грациозная во всем, даже в этом – соскользнула прямо с края.

И упала.

Полет к Плачу выдался долгим. Ужасными были только первые секунды.

Ну… и последние.

Лазло все видел. Он ошеломленно смотрел на это невообразимое зрелище – цитадель отклонилась от своей оси, – и вдруг, сквозь раздувающийся дым и грязь он заметил, как что-то с нее упало. Крошечная далекая точка. Пылинка, птица.

«Сарай», – подумал он, но тут же пресек эту мысль. Все это было нереально, с оттенком невозможного. Что-то упало, но точно не она, а гигантский серафим попросту не мог крениться.

Но именно это и происходило. Он будто наклонился в попытке лучше рассмотреть город внизу. Делегаты спорили о предназначении якорей, предполагая, что они не давали цитадели улететь. Теперь им открылась правда. Якоря не давали ей упасть. Но это в прошлом. Цитадель медленно кренилась, все еще поддерживаясь силой магнитных полей восточного, западного и южного якорей, но она потеряла равновесие, как столик со сломанной ножкой. Если продолжится в том же духе, серафим упадет.

Серафим рухнет на город. Отдача будет невероятной. Ничто ее не переживет. Лазло видел, как все случится. Плачу придет конец – и всем его жителям. Ему придет конец, как и Сарай, мечтам, надеждам.

И любви.

Не может этого быть! Нельзя, чтобы все так закончилось! Лазло еще никогда не чувствовал себя таким беспомощным.

Катастрофа в небе казалась далекой, медленной, даже безмятежной. А вот на земле – нет. Улица расщеплялась. Тонущий якорь прокладывал себе путь через пласты коры и осадочных пород, паутинистые трещины встречались и соединялись в ямы, скидывая куски земли и камня во мрак внизу, где верхняя пена Узумарк начала освобождаться от туннелей. Этот рев, этот гром! Больше Лазло ничего не слышал и не чувствовал. Казалось, что они поселились внутри него. Но, невзирая на все это, юноша не мог отвести глаз от якоря.

Сюда его привела некая тяга. Теперь она сменилась чем-то более сильным. Инстинктом, манией – кто знает. Он не задавался вопросами. В голове не осталось места для размышлений. Она пульсировала от ужаса и рева, и лишь одно звучало громче – потребность дойди до якоря.

Сияние голубой поверхности манило его. Лазло бездумно пошел вперед. Сердца подскакивали к горлу. Широкий проспект быстро превращался в зазубренную воронку со вскипающей черной водой. Руза поймал его за руку. Он кричал. Лазло не слышал его сквозь шум разрушений, но слова было легко прочитать по губам.

«Вернись!» и «Ты что, умереть хочешь?!»

Лазло не хотел умирать. Это нежелание еще никогда не было таким сильным. Все равно что услышать прекрасную песню и понять суть не только искусства, но и жизни. Оно потрошило, стимулировало, вырывало его сердца и возвращало их увеличенными. Лазло отчаянно не хотел умирать, и еще больше хотел жить.

Все остальные убегали, даже Эрил-Фейн – словно, отойдя чуть дальше, они окажутся в безопасности. Когда цитадель упадет, в городе нигде не будет безопасно. Лазло не мог просто отступить и наблюдать, как это происходит. Нужно что-то делать! Все в нем требовало действий, и инстинкт или мания указывали, каких конкретно:

Идти к якорю.

Лазло вырвался из хватки Рузы, повернулся к якорю и все же замешкался. «Мой мальчик, – услышал он в голове ласковый голос старого мастера Гирроккина. – Чем ты можешь помочь?» И злобный голос магистра Элемира: «Вряд ли ему нужны библиотекари, мальчик». И, как обычно – Тиона Ниро: «Что ж, просвети меня, Стрэндж. И в какой же версии Вселенной ты мог бы помочь мне?»

В какой версии Вселенной?

Мечтательной версии, в которой он может все, даже летать. Даже видоизменять мезартиум. Даже держать Сарай в своих объятиях.

Лазло сделал глубокий вдох. Он скорее умрет, пытаясь удержать мир на своих плечах, чем убежит. Всегда лучше бежать к чему-то. Так он и сделал. Все остальные слушались доводов рассудка и приказов, прячась в любом хлипком убежище, которое могли найти, прежде чем наступит катаклизм. Но не Лазло Стрэндж.

Он притворился, будто все это сон. Так было легче. Опустил голову и побежал.

По смертоносному ландшафту разрушающейся улицы, огибая бурлящую пену рвущейся наружу Узумарк, по обломкам брусчатки и дымящимся руинам – к блестящему голубому металлу, взывающему к его духу.

Эрил-Фейн увидел его и проорал: «Стрэндж!» Перевел взгляд с якоря на цитадель, и его ужас углубился, добавляя новый слой скорби и обреченности: дочь, которая была жива все эти годы, сейчас умрет. Богоубийца замедлился, и воины вторили ему, наблюдая, как Лазло бежит к якорю. Разумеется, это безумие, но было в нем что-то прекрасное. В эту секунду – если не раньше – все поняли, как им полюбился этот чужак. И пусть они знали, что смерть придет за всеми, никто из них не хотел смотреть, как Лазло умирает первым. Он взобрался по бугрящемуся щебню, оступился и упал, потом встал на четвереньки и пополз вперед, пока не достиг ее – стены из металла, казавшейся непреодолимой, а теперь сжимающейся, пока почва затягивала ее вниз.

И хотя она частично утонула, Лазло все равно выглядел крошечным на ее фоне. Его следующие действия были абсурдными. Он уперся в стену руками и надавил, словно его сил может хватить, чтобы поднять ее.

В такой позе рисовали богов. В храме Такры серафимы поддерживали небеса. Его попытки могли бы показаться нелепыми, но никто не смеялся и не отворачивался.