Кшиштоф Пискорский - Тенеграф [litres, edited]

И’Барратора отбросил огрызок, вытер руки о штаны, вытянул рапиру и вернулся к тренировке.

— Мог ли ты по какой-либо причине перейти дорогу кому-то из грандов? — спросил он между первой и второй атакой.

— Нет, — ответил Хольбранвер. — Вернее, не знаю.

В этом городе друзей у него не было. В большей или меньшей степени ненавидело его все серивское дворянство. С одной стороны, не мог он сказать, отчего бы кому-то из грандов одарять его особенной нелюбовью. С другой, знал, что есть у него талант неосознанного оскорбления посторонних людей. В Сериве, где всякий человек в шляпе с пером и со шпагой на боку обладал гонором истинного владыки, это было легко — такие люди были подобны надувному шару, и легчайший укол вызывал взрыв.

Оставался еще тенеграф.

— Последний раз я говорил лишь с Серхио Родригано… пожалуй, пару недель назад, на балу, — сказал он. — Производил тот впечатление приятного человека.

И’Барратора кружился все быстрее, стряхивая с волос капли пота. Камешки грохотали, разбрасываемые в стороны носками кожаных сапог.

— Что они хотели за Саннэ? Золото? Выкуп? — спросил, замерев на миг в неподвижности.

— Дело в моем тенеграфе, — Хольбранвер дотронулся до припрятанной шкатулки.

— Тенеграфе?

— Картинке. На тенечувствительной пластине. Сделанной при помощи нового искусства, которое я изобрел.

— Чье изображение?

— Властителя.

Хольбранверу показалось, что на миг он увидел на лице И’Барраторы странное выражение. Фехтовальщик сбился с шага, наступив на камень.

Арахон выругался и вернулся на край двора, чтобы начать комбинацию сначала.

— Я предлагаю тебе не расставаться с ним ни на миг. Этот тенеграф при тебе?

Хольбранвер красноречиво похлопал по карману серой куртки.

— Чудесно. Ни ты, ни он не можете попасть в руки похитителей. Останешься здесь. Я попрошу вдову снизу, чтобы она нашла тебе что-нибудь перекусить.

— Так какой у тебя план? — жалобным голосом спросил ученый.

— К полудню надо отправиться ко дворцу. То есть я сам пойду, ты лишь помешаешь. Даже на улице не показывайся и следи за своим тенеграфом, — ответил Арахон, после чего вернулся к тренировке.

Вдали колокола на башнях у Площадей Шести Родов отбили начало светлой поры.

Предыдущий король, Леон ІІ, прозванный Светлым, имел привычку уделять аудиенциям час ежедневно, перед полуднем — сразу после завтрака и утреннего туалета. Обычай этот установил сам Фридерик ІІІ Справедливый, его отец, дед нынешнего властителя. Это он первым отворил врата дворца для обычных серивцев и позволил им представлять свои дела непосредственно перед королевским величеством.

Обитатели города, следует сказать, не стремились этой привилегией пользоваться, что легко понять, если помнить одну из наиболее известных историй о Фридерике ІІІ. Она относилась ко временам его молодости и военных походов против анатозийских султанов.

Итак, остановившись у подножия изрытых оврагами холмов, Фридерик послал двух солдат на разведку. Вернулся лишь один из них. Он не смог сказать, что случилось с его другом, а еще он не обнаружил врага, поэтому Фридерик приказал его казнить. Солдата оттянули в сторону, а король начал завтракать. Однако закончить не успел, так как его прервал королевский палач, который сообщил: пропавший солдат вернулся в лагерь, утверждая, что он отошел от друга и потерялся. Палач хотел знать, должен ли он, несмотря на все случившееся, довести казнь до конца.

Фридерик подумал немного, а потом приказал повесить всю троицу. Первого солдата за то, что бросил друга на территории врага. Второго — за то, что он потерялся и тем самым обрек на смерть своего товарища. А потом еще и палача — за то, что он самовольно остановил казнь.

Именно тогда властитель получил прозвище Справедливый, которому он радовался, словно ребенок, глухой к ноте злости, которая слышалась в голосах грандов, дававших ему прозвище.

Кроме ложной уверенности, что он — лучший из властителей со времен легендарных Семи Рыцарей Вастилии, Фридерик обладал иным, куда более важным недостатком. Не переносил он оскорблений — явных или воображаемых. Поэтому, когда Хольбранвия заключила союз с Бруншвией и городами Влаанмарка, когда перед вастилийскими кораблями закрылись многие из портов, включая Коппендам, король решил отомстить за этот позор. Он объявил войну, которая, как он полагал, продлится самое большее — год, но которая тянулась с переменным счастьем добрых двадцать лет.

Фридерику не дано было узнать всю глубину своей ошибки. Уже на второй год сражений, во время осады Лервальда, он упал с испуганного пушечным выстрелом коня и сломал себе шею. Орудие, ответственное за тот выстрел, владыка Бруншвии окрестил Королебойцей, приказал украсить цветами и провезти по городу в роскошной процессии. Потом поставил его в своем саду.

Однако, поскольку на фронте должен был постоянно пребывать кто-то из королевской семьи, дворяне привезли из Серивы молодого наследника престола, Леона ІІ Светлого. Звали его Солнцем Васталии не только из-за светлых локонов, но и из-за необычайно веселого нрава. В 611 году новой эры Леон ІІ отправился на Север, во Влаанмарк, на туманные, мокрые поля двадцатилетней войны.

С короткими перерывами провел он там остаток жизни.

Солнце Вастилии угасало медленно, затмеваемое очередными поражениями и личными трагедиями, пока в конце концов не сгорело окончательно в одну из мартовских ночей во время жестоких изморозей, в мокром шатре. Леон умер поседевшим, сморщенным, совершенно некоролевским и уж точно не солнечным. Когда он ушел, вастилийское дворянство оказалось перед непростым выбором. Наследник трона, с которым связывали наибольшие надежды, принц Иниего, не смог пережить отца. Умер, нося под глазом пулю, что попала в него во время битвы при Коппендаме. Пуля частично углубилась в мозг, поэтому за удаление ее не взялся ни один из медиков, тем паче что Иниего сохранял полное телесное и умственное здоровье. Чуть позже, когда рана его уже почти зарубцевалась, началось в ней внезапное заражение, которое подобно грому среди ясного неба избавило Сериву от наследника.

Кроме нескольких дочерей, которые, в зависимости от степени уродливости, были выданы за владык больших либо меньших княжеств Севера, осталось лишь двое живых потомков Леона.

Аурицио — старший, невысокий, с выпученными глазами, но крепкий телом и здоровый как конь — был со всех точек зрения наиболее подходящей кандидатурой. С юных лет готовили его занять трон в случае смерти Иниего. Учился он тщательно, помогали ему в этом министры и генералы, были у него даже первые успехи на поле битвы. Командовал он целым полком пехоты под Хоупстеном и не покинул рядов, несмотря на жестокий обстрел из тенепушек, что превращали целые шеренги солдат в разлетающиеся в стороны кровавые ошметки. Потом он выказал немалую ловкость, так маневрируя выстроенными в четырехугольник остатками пикинеров, что поздним вечером, когда солнце наконец-то вышло из-за туч, отбросили они в сторону врага тени столь длинные, что тем пришлось бежать под напором вастилийцев.