Екатерина Соболь - Земля забытых

– Давай, давай, смотри на меня, все в порядке, все будет нормально, – забормотал он, и, прежде чем он успел остановить себя, изо рта у него вырвалось то, что он запретил себе произносить вслух: – Это я, ну же, Эд, узнай меня, пожалуйста, узнай! Я не умер, это я!

Но Эдвард смотрел сквозь него – он сонно моргал и не издавал ни звука, только медленно, аккуратно дышал. А потом сказал одну фразу, всего одну, так тихо, что первых слов Генри даже не расслышал, но, услышав последние, сразу понял, что он имел в виду. Взгляд Эдварда остановился в одной точке и больше не двигался, и Генри завыл. Ему хотелось разрыдаться в голос, но он почему-то не мог, глаза были совершенно сухими, он чувствовал себя неподвижным, как кусок камня, и даже не дернулся, когда Джоанна положила ему руку между лопаток.

Эдвард мечтал совершать подвиги, спасать женщин – и спас даже ту, которая десять лет травила его отца, убила его няню и, как он считал, сбросила его брата в ущелье.

– Что он сказал? – глухо спросила Джоанна.

И Генри, едва слыша себя за ревом крови в ушах, повторил:

– «Отдаю свою любовь этой земле».

Со стороны двери раздался сдавленный вскрик: вернулись Джетт и Роза. Генри даже не обернулся, и Джетт опустился на колени рядом с ним.

– Я сразу чувствую, когда дело плохо, – хрипло проговорил Джетт, сжимая его плечо. – По взгляду этого гада понял, что он тут устроит. В драке от меня толку никакого, вот и решил хотя бы твою девчонку спасти. Она мне чуть руку не прокусила, пока я ее тащил. Спрятал ее и все повторял себе: хоть бы он не стал нас искать, хоть бы не стал, пожалуйста, город, исполни мое желание. Мне так жаль, Генри, мне так…

– Не за что извиняться, – выдавил Генри. – Он бы и вас убил. Ты все верно сделал.

Он с трудом поднял голову и взглянул на Розу. Она не плакала – кажется, все силы у нее уходили на то, чтобы надрывно, с хрипом втягивать воздух. Джетт был весь расцарапан – видимо, ее стараниями, – и несмотря на весь ужас, на оглушительное отчаяние, которое наполняло Генри до краев, он внезапно понял, что остается тем, кем его воспитал Освальд. Человеком, который, даже если у него наполовину оторвана нога, должен не ныть, а затянуть рану и ползти в безопасное место.

И Генри поднялся. Он не мог заставить себя взглянуть на тело отца, но обязан был в память о нем действовать так, как он учил.

«Жалеть себя можно только в безопасном месте, – говорил Освальд. – И пока ты еще не там, беги так, как если бы за тобой гналась стая волков».

– Двери больше нет, и я не знаю, как нам отсюда уйти, – с трудом разжимая челюсти, сказал он. – Но мы найдем способ. Нужно вернуться на тот холм.

Джоанна вскинула руку, как охотник, который услышал далекого зверя и просит напарника помолчать.

– Я чувствую: правило поменялось, – нахмурившись, сказала она. – Хью исчез и разбил защиту. Он не знает, как правильно вести себя в таких местах, пролетел сквозь защиту, как кролик через паутину, и теперь… – Она исчезла и появилась снова на другом конце комнаты. – Дверь нам больше не нужна. Я могу вас перенести, но куда? Что нам теперь делать?

Она смотрела на Генри так, как будто и правда хотела знать его мнение, и ее лицо, которое раньше всегда казалось ему высокомерным, теперь было просто застывшим и печальным.

– Во дворец! – приказал Генри, с трудом узнавая свой голос. – И Освальда тоже перенеси туда. Он все-таки был королем. Их обоих надо похоронить там, где хоронят королей.

Генри в последний раз обвел взглядом комнату Перси, рисунки, пустой сундук с откинутой крышкой. Здесь сбылось все, чего он боялся. Он всех подвел: стоял и смотрел и ничего, ничего не сделал. Он потерял Эдварда. Пал больше никогда не скажет ему: «Некогда объяснять». И даже воспоминания об Освальде больше не вызывали злости, только боль и чувство потери. «Мертвых прощать легче, чем живых», – сказал Эдвард и, как всегда, оказался прав.

Джоанна сжала его локоть, и в следующую секунду Генри вместе с Розой и Джеттом стоял, пошатываясь, в ярко освещенном холле королевского дворца. После гнилого, холодного и темного дома Генри показалось, что он попал в какой-то другой мир, теплый и дружелюбный, где все исправится. Но потом Джоанна перенесла и уложила на пол мертвые тела и по одному волшебных существ, аккуратно раскладывая их в ряд.

– Можешь перенести сюда Олдуса и мать Джетта? – сказал Генри, изо всех сил пытаясь вспомнить, не забыл ли еще какие-нибудь дела.

Она кивнула и исчезла. Не было ее несколько минут – Генри уже решил, что она сбежала, но тут она появилась снова, крепко держа за запястье веселого, румяного Олдуса.

– Даже уходить не хотел! – взбудораженно выпалил он, увидев Генри. – Вы не поверите, сколько всего могут рассказать преступники! Я начал интереснейшую плутовскую повесть о… Великий Барс… – Он огляделся и застыл. – Что это такое?

Ответить Генри не успел, потому что рядом появилась мать Джетта – она пыталась отцепить от себя руки Джоанны и хрипло кричала:

– А ну пусти! Ты кто? Это мой дом!

Тут она резко замолчала и начала озираться, приоткрыв рот: больше всего ее заинтересовал высоченный золотой потолок. А потом она увидела тела и закричала так, что Генри отстраненно подумал: «Вот теперь хоть кто-нибудь заметит, что мы здесь». Джетт бросился к матери и обнял ее, но это, кажется, напугало ее только сильнее, и она пыталась сбросить его руки, пока Роза не подошла и не прижала к себе ее голову.

– Все хорошо, – тихо сказала Роза, поглаживая ее кудрявые волосы. – Это просто театр. Представление. Вы ведь знаете, что такое театр? Когда все не по-настоящему.

Постепенно Магда затихла, и все стояли вокруг и слушали ее прерывистое дыхание, потому что не могли заставить себя делать хоть что-то еще.

А потом с лестницы раздался вопль, который настолько причудливо сочетал в себе радость и ужас, что Генри заставил себя поднять голову. Уилфред стоял на верхней ступеньке и переводил взгляд с живой Розы на мертвого Эдварда.

– Папа! – Роза шагнула к нему. – Прости, что убежала. Прости. Я тут.

Уилфред бросился вниз по лестнице с такой скоростью, что Генри побоялся, как бы управляющий при своем возрасте и телосложении не сломал себе шею. Но Роза бросилась к нему, и они встретились на середине пути, вцепившись друг в друга так, что едва не столкнули друг друга с лестницы. Уилфред был в халате, и Генри с удивлением понял, что за окнами глубокая ночь. Он совершенно потерял представление о времени, не мог даже вспомнить, сколько прошло дней с тех пор, как он ушел отсюда вместе с Розой.