Ярослав Веров - Земля 2.0 (сборник)

— Дафнии, — сказал Боровой.

— Что?

На сей раз боль была уже поменьше, терпимая боль. В затылке глухо пульсировало.

— О чем вы говорите? Что произошло? Почему я…

Гудвин опустил голову и только тут понял, что связан. Руки и ноги были стянуты тонким пластоцитовым тросиком, который охотник собирался использовать для того, чтобы подтянуть на дерево необходимое оборудование (если, конечно, придется карабкаться наверх). Это было странно. Нелепо. Зачем связывать его тросом? Даже если оставить в стороне вопрос, зачем его вообще связывать, у Борового был парализатор. Обездвижить им человека гораздо легче.

— Съесть, — отчетливо произнес ветеринар.

— Что? — повторил Гудвин.

— Оно говорит вас съесть.

Гудвин так удивился, что даже не особенно испугался. Этот мерцающий свет, мечущиеся тени, осунувшееся, резко очерченное лицо Борового с дергающейся щекой… все это казалось лишь продолжением сна. Вот если бы еще не Маниша. Гудвин обернулся. Маниша по-прежнему сидела в углу, беззвучно шевеля губами.

— Что вы с ней сделали? Отпустите меня. Вы ненормальный!

— О да, — гнусно ухмыльнулся Боровой. — Я определенно схожу с ума. Эта тварь роется у меня в голове, как в собственном кармане. И постоянно подсовывает дафний. Ему, видите ли, интересны дафнии.

— Кому?

— Он зовет себя «Я». Но, согласитесь, я не могу называть его «Я», ведь я это я!

Тут Боровой захихикал с самым безумным видом.

— Вы спятили. Развяжите меня немедленно!

Гудвин дернулся, но был вознагражден лишь острым приступом головной боли.

— А на вас не действует, да?

Боровой преодолел разделявшее их расстояние в два длинных шага и склонился над своим пленником.

— Не действует. Ну да. Вы натурал. Вам никто ничего не ушатывал. Все дело в червяках.

— В каких червяках?!

— А, это он так называет гены. Путает образ генов с мейотическими хромосомами. Он не очень эрудирован, правда, но жутко силен. Видите ли, у меня не было двадцати поколений натуральных предков. То есть были, но они жили в грязи Коста-Рики…

— Вы же русский!

— Ах, кто сейчас русский, а кто еврей. Несть ни эллина, ни иудея, — громко, как будто смешение племен и кровей действительно его удручало, вздохнул Боровой. — Просто одна из легенд нашего мира, вроде вашей натуральности. То есть вы конечно же натурал. Натурал Натуралыч, а то бы он и вас скрутил.

— А вы нет?

— Почти, — осклабился ветеринар. — У меня в семейном анамнезе рак кожи. Отец умер в сорок лет, дед в сорок три. Мне хотелось пожить подольше. Когда я получил стипендию на обучение в Колумбийском университете, то перевел солидную часть денежек клинике генной терапии в Нью-Йорке. Они меня подправили, а потом уже пошло — заплатка там, патч тут. Вот и ушатали меня, ушатали… о ней и говорить нечего.

Боровой резко дернул головой в сторону Маниши.

— Она готовый генный коктейль для нашего Яйца.

— Для какого, черт возьми, яйца?

Гудвин начал злиться. Он повел плечами, дернул руками. Трос впился сильнее.

— Не дергайтесь. До ближайшего юриста пара сотен световых лет. Никто тут не предъявит вам судебный иск, Гудвин, пристрели вы еще хоть дюжину разумных. У Яйца другие методы… пресечения.

— Это яйцо говорит вам, что меня надо съесть?

Боровой радостно закивал, как будто Гудвин своими словами разрешил мучившую его моральную дилемму.

— Зачем?

— Говорит, вы Страх. Если съесть Страх, станешь сильнее. У него довольно примитивные, даже первобытные представления. Но это и неудивительно. Он ведь даже еще не родился.

Говоря это, Боровой смотрел на темный сверток в том же углу палатки, где сидела Маниша. Только сейчас Гудвин понял, что это не рюкзак и не сумка с оборудованием, а накрытая пластобрезентом женская фигура. Туземка. Она все еще не очнулась. Значит, прошло не больше пары часов — парализатор редко действует дольше, если не выставить его на максимальный заряд.

— Вы ее оперировали? Нашли…

Гудвин осекся, вспомнив, как в мягкий живот вошла игла и как в тот же миг все почернело.

— О нет. Я ошибался.

Боровой раздраженно фыркнул, как будто корил себя за глупость.

— Дафнии, — снова повторил он.

— Дафнии?

— Мелкие ракообразные. Пол у них определяется чисто морфологически… фенотипически. Одинаковый набор хромосом при внешней дихотомии.

Гудвин, не понимавший ни черта, принялся тихонько оглядываться. У Ксяо Лонга на такой случай наверняка бы нашелся припрятанный в ботинке нож. Гудвин ножей в ботинках не носил (хотя владел неплохим охотничьим кинжалом старинной работы), но должно же быть хоть что-то… какой-то способ порвать или перерезать трос. Рассудок подсказывал ему, что резать пластоцит бесполезно, — эта полуживая материя заживляет себя быстрее, чем нож рвет волокна. Может, огонь? Но костер остался снаружи… костер и пляшущие вокруг него Бандар-логи. Нет, костер остался во сне.

Между тем Боровой продолжал что-то говорить.

— …суть не в двуполости, а в гаплоидности и диплоидности. И самки, и самцы первого поколения происходят из неоплодотворенных яйцеклеток. У них одинарный набор хромосом. Но потом, когда под влиянием стресса у самок проявляются морфологические признаки самцов и происходит спаривание, возникает диплоидная зигота. Яйцо. И он… оно… совсем другое. Вот смотрите!

Похоже, Боровой начисто забыл, что говорит со связанным человеком. Щелкнув по уни-браслету, он развернул в воздухе экран диагноста. По экрану бежали какие-то непонятные вертикальные строчки.

— У плода двойной набор хромосом. Лабильный. С амейотическим кроссинговером! Его гены постоянно меняются. Приспосабливаются. Совершенствуются. За одно это дали бы Нобелевку…

Боровой осекся на полуслове. По его лицу пробежала судорога, словно в театре задернули занавес. Затем вновь открыли — но сцена за ним уже была совершенно другой. Из глаз Борового на Гудвина смотрело… чужое. Смотрел сам Страх.

— Ты не страшный, — сказал Страх ртом Борового. — Ты голый и безволосый.

Маниша, подчиняясь, казалось, неслышимому приказу, гибко поднялась и встала рядом с Боровым-не Боровым.

— Ты не страшный, — сказала она. — Ты мал. Ты один.

— Заткнись! — завизжал Гудвин и забарахтался в своих путах. — Отпусти ее, мерзкая тварь!

Маниша присела рядом на корточки и, склонив голову набок, с любопытством заглянула в лицо Гудвину.

— Ты хотел съесть МОЕ. Ты съел много НЕ МОЕГО, а потом пришел и хотел съесть МОЕ.

— Я не жру падаль! Я просто коллекционирую…

Маниша покачала головой, встала и положила руки на плечи неподвижному Боровому.

— Ты и эту красивую шкуру бы съел, — произнес Боровой. — Как съел две до нее. Как хотел съесть пустошкуру по имени Боровой, которая теперь МОЕ.