Ярослав Веров - Земля 2.0 (сборник)

— В чем дело? — строго спросил он.

— Гляди, — по-прежнему тихо отозвалась Маниша. — Там, у дерева…

Гудвина даже потом пробило от облегчения — транса смотрела не на него. Он медленно обернулся. У дерева, покачиваясь, стояла тощая грязная самка. Стояла, подслеповато щурясь на яркий свет, легонько покачиваясь на кривых ногах. То есть тощей она была повсюду, не считая живота.

— Беременная, — пробормотал Боровой за спиной у Гудвина.

— Щенная, — хмыкнул бизнесмен.

На секунду ему подумалось, что самка с щенком в брюхе — тоже не самый худший трофей. Но потом он отмел эту мысль как пораженческую. Явился за самцом — значит, надо добыть самца.

Самка, расширив темные — словно совсем без белков — гляделки, качнулась к ним, к Гудвину и его спутникам. Хотя до нее было метров пятьдесят, бизнесмену почудилось, что пахнуло липким древесным душком. Отчего-то сделалось зябко, и это в самом яростном пекле здешнего бесконечного дня.

Сзади раздался какой-то стук. Гудвин повернул голову. Маниша упала с сухого ствола и лежала, широко — непристойно широко — раскинув руки и ноги. Гудвин умом понимал, что у трансы солнечный удар, что надо бы броситься к ней, побрызгать водой в лицо, но ступни словно к земле приросли. Первым к Манише подскочил Боровой. Самка позади низко, надрывно замычала, как будто прямо сейчас собралась рожать. Или, может, звук издавало все гнездо: утробный, протяжный, подземный гул, гудение потревоженного пчелиного улья. Почему-то вспомнилось самое детство, гундосая робоняня, читавшая на ночь сказки, — и одна сказка, жуткая, непонятная, называвшаяся «Как в джунгли пришел Страх». Про то, как Первый Слон правил миром, а потом отдал свое место Первому Тигру. А Тигр убил Быка и привел в джунгли голый, безволосый Страх с черными глазами. И Страх начал охотиться на детей джунглей. Кажется, няня включила тогда гипнорежим, и юный Гудвин описался от ужаса. После этого мать утилизировала няню — а он, Гудвин, возможно, именно в тот злополучный вечер решил, что сам будет на всех охотиться и сам станет Страхом.

Плохо осознавая, что делает, Гудвин наклонился, поднял прислоненный к рюкзаку штуцер, убедился, что оружие заряжено, и всадил в огромный живот твари пулю крупного калибра.

Однажды в джунгли пришел Страх. Страх был безволосый и голый. Интересно, голый и безволосый — это одно и то же? Или голый — это если без одежды? Но что такое одежда?

Я проснулся снова, но это был уже другой Я. И одновременно тот же самый. Часть большого, часть правильности, которая была до Я и будет после, которая все была МОЕ. На сей раз Я проснулся оттого, что МОЕГО стало меньше. Прошлый Я выплыл из розовой бессознательности медленно. Это было даже приятно, колыхабельно, радостно. Теперь Я словно выдернули на поверхность теплого розового озера (что такое озеро?), и этот, новый Я задыхался, еще не умея дышать.

Страх ходил на двух ногах и держал в руках палку, плюющуюся дымом и колючими мухами. Мухи кусали и… убивали. Страх умел убивать. Но потом пришел Первый Тигр и убил Страх. Только лучше не стало.

Второй Я задумался. В Тигре была правильность. Тигр был желтым и полосатым. Он был как тени, падающие на сухую траву. Желтость и полосатость помогала Тигру остаться незаметным, а незаметному легче подкрасться и убить Страх.

Я-Тигр колыхнулся в розовом, заставляя новую шкуру двинуться извне. На сей раз Я-Тигр действовал не спеша. Глядя глазами шкуры, дождался, когда тени и трава посерели и слились в одно. Потом нашел острую палку и заставил шкуру взять ее пальцами. Полосато-желтый Тигр сломал Страху хребет, но сейчас у Страха была дымовая трубка с кусачими мухами. Это успел увидеть тот, прошлый Я.

Еще прошлый Я увидел, что внутри шкуры Страха хранилось множество мертвого НЕ МОЕГО. Прямо как в самом нижнем ярусе древодома, куда шли умирать старые пустошкуры. Но пустошкуры, уходя на нижний ярус, возвращались в большое МОЕ, откуда недавно явился и теперешний Я, а в шкуре Страха мертвое просто гнило и как будто умирало еще раз. Лежал там и полосато-желтый Тигр, и шкура с прошлым Я, и две красивых молодых пустошкуры с рыжими волосами и синими пятнами на шее, и еще много НЕ МОЕГО, очень мертвого и совсем ненужного. Однако Тигр был правильность. Тигр был нужность. Тигр был нужен, чтобы убить Страх.

Шкура не понимала, что делать с палкой, и испуганно прижимала ее к тому месту, где жил Я-Тигр. Я-Тигр с удовольствием ощущал твердость палки. Палкой сломать хребет легче, чем лапой, тем более что лапы-руки у шкуры были не очень сильные. Я-Тигр легонько подтолкнул изнутри, и шкура, неуверенно перебирая лапами-ногами, двинулась к пещере, где жил Страх.

В палатке, парусящей под ветром, — а точнее, рядом с ней — нынче было не до романтики. Пахло парным мясом. Хорошо, что ночью хотя бы мухи не вились, а то бы их налетела уже целая туча. Боровой аккуратно отложил лазерный скальпель и свел вместе края разреза.

— Вы что, зашивать ее собираетесь? — раздраженно бросил Гудвин.

Фонарь, точная копия древней «летучей мыши», мигал с механической регулярностью. Разумеется, не от порывов ветра, потому что эта была всего лишь хорошая имитация на «вечной» батарейке. Гудвин уже успел трижды проклясть себя за верность походной романтике: палатка, фонарь, рулон пластобрезента вместо чистоты и стерильности отсеков посадочного блока. Кровь впитается в землю, подумал он. Но пока что кровь, казалось, была повсюду.

Боровой настоял на том, чтобы сделать вскрытие. В самке он обнаружил уродливого младенца мужского пола. Длиной сантиметров двадцать пять, скрюченного, с непропорционально крупной головой и крошечным членом без яичек. В другое время, да что там, еще вчера мистер Гудвин ликовал бы. Находка означала, что у филешек есть самцы или, по крайней мере, эмбрионы самцов. Вот оно, документальное доказательство, вот он, редкостный, уникальный экземпляр, украшение коллекции. Вот оно, научное открытие, способное утвердить имя Гудвина не только как удачливого бизнесмена, но и истинного первооткрывателя, возможно, принести бессмертную славу. Но сейчас истинного первооткрывателя пробирало холодом. Он слишком хорошо помнил темный, разумный взгляд самки, помнил подземный гул — и собственную мгновенную беспомощность. И то, как, раскинувшись, лежала Маниша. И то, как к ней подскочил Боровой. Сейчас транса отлеживалась в палатке. Ни к чему ей было это видеть и, главное, нюхать. Ветеринар провел вскрытие снаружи, при свете чертового фонаря. На фонарь слетелись мелкие двукрылые твари, не комары, какое-то местное их подобие. Они вились и кружились в тесном пятачке света, как чаинки в стакане самого дорогого натурального чая. Кровь их, по счастью, не интересовала.