Ярослав Веров - Земля 2.0 (сборник)

— Где ты был, Помидор? — строго спросил Яков.

Я часто-часто заморгал.

— В предгорьях. Собирал образцы. — Я поглядел на братьев и пояснил: — Сегодня моя очередь работать в поле.

— Тогда, Куст, почему ты не в поле? — продолжал давить Яков. — И кто сможет подтвердить, что ты действительно находился в пустошах, а не прятался где-нибудь здесь за скалами?

Меня покоробило это неприкрытое недоверие. В качестве доказательства я предъявил контейнер с мотыльком.

— Подтвердить может, наверное, только он… — Чешуекрылое заметалось в прозрачной коробочке. — Я поймал его в дюнах. Думал, ты обрадуешься…

Яков зачем-то ударил меня по запястью. От неожиданности я выронил контейнер, крышка соскользнула, и мотылек выбрался на волю. Стоило ему расправить крылья, как его подхватило ветром и сдуло с уступа. Я проводил взглядом трепетное пятнышко, которое стремительно отдалялось от хребта. Пятнышко превратилось в точку и слилось с фоном.

— Яков… — укоризненно протянул руководитель миссии.

— Монсеньор, мне не хочется об этом говорить, но нужно принимать во внимание, что за случившееся в ответе кто-то из своих, — обратился к профессу Аллоизий. — Кто-то подошел к Станиславу на близкое расстояние и нанес удар. Станислав не ожидал подвоха. Орудие убийства было легко спрятать под рясой.

— Следы… — протянул слабым голосом професс, правой рукой он сжимал нагрудный крест.

— На этой высоте ветер сглаживает все следы… но оставшиеся принадлежат только братьям, — сказал экзорцист, покачивая головой.

Во взгляде Габриеля читалась такая боль, что я едва не потерял сознание. Думаю, если бы Аллоизий заявил, что во всем виноват демон из ада, то професс вздохнул бы с облегчением.

— Нужно сличить следы! — горячо проговорил Яков. — Нужно сделать на «Голиафе»… как это называется? Дактилоскопический порошок! И снять с орудия убийства отпечатки пальцев!

— Но кто займется всем этим? Кто сможет? — спросил, сжав курчавую бороду в кулаке, Маттео.

— У меня есть микроскоп! — заявил Яков. — Я могу!

— Ты — не криминалист и не судмедэксперт, — мягко напомнил ему професс.

Яков попытался возразить, и тогда голос професса стал жестче и громче:

— Среди нас нет ни сыщиков, ни судей, ни палачей. Я уверен, что среди нас нет и убийцы. Господь просто не допустил бы такого.

Все молча глядели на професса. Никогда еще, наверное, наша вера не подвергалась столь серьезному испытанию, как в те секунды. Никогда еще авторитет руководителя миссии не оказывался под большим сомнением.

— Брат Станислав был богословом и клириком, а это значит, что потерю понес не только наш орден, потерю понесла Церковь. Да как вы смеете, стоя у не успевшего остыть тела, разводить суету и бросаться никчемными обвинениями! Чего вы взъелись на брата вашего Франциска?.. — Глаза професса сверкнули, он закашлялся, а потом договорил, с мукой шевеля поалевшими губами: — Мы похороним Станислава как можно скорее! Никаких игр в детективов! Мы здесь для научной работы, строительства храма и развития общины!

Несколько секунд тянулась пауза, заполненная лишь отрывистым присвистом ветра.

— Нужно уведомить Папскую жандармерию, — пробурчал Аллоизий.

— Разумеется, брат, я отправлю генералу самый подробный доклад, — ответил сквозь зубы професс. — Уведомлять жандармерию или нет — решат в главной курии. Ну! — Он поглядел на нас исподлобья. — Кто поможет мне нести тело Станислава?

— И еще — нужно присматривать друг за другом. — Аллоизий приподнял покойника за плечо; голова погибшего схоласта запрокинулась, на всеобщем обозрении оказалась похожая на кратер рана. — Не прихоти ради, а в целях общей безопасности.

Братья двинулись вниз. Я же остался на уступе: уселся на краю и какое-то время просто смотрел на размытые пылевой дымкой пустоши. Я раскачивался из стороны в сторону, обхватив себя руками, и что-то тихонько ныл под нос. В голове не было мыслей, только горячечный туман и желание спать. Затем ступор стал понемногу отпускать. Я поднялся, окинул взглядом солнечные батареи, засучил рукава рясы и принялся за работу. Нужно было поправить положение панелей и очистить фотоэлементы от грязи. Для нормальной жизни община нуждалась в электричестве.

…Очередное погребение походило на фрагмент зацикленного кошмарного сна. Ощущение реальности происходящего исчезало подчистую. Иногда я терялся, мне казалось, что до сих пор продолжаются похороны брата Михаила.

— Вот и Станислав ушел… — сказал Маттео Жану Батисту, и они обнялись, преисполненные скорбью. Я приник к крепкому плечу Маттео и дал волю слезам. А нас троих в свою очередь обнял Яков. Мы были семьей, потерявшей за короткое время двух близких людей.

Далее последовали тревожные открытия и происшествия.

Тот лишний кол, который хранился при входе в оранжерею, действительно исчез. Взять его мог только кто-то из своих… чтобы превратить в орудие убийства. В голове не укладывалось, что такое вообще возможно. Я несколько раз проклял себя за то, что вообще заказал «печать» этих штуковин, ведь мог же обойтись без них. Безмозглый я Овощ!

Професс Габриель подготовил отчет о происшествии. Но отправить его не удалось: на вершине Сына, где находилась антенна дальнего действия, вспыхнул короткий, но очень яркий фейерверк, а затем во всем лагере отключилось электричество. Энергосистему перезапустили, професс и Томаш помчались выяснять, что стряслось. Вернулись злые и удрученные: антенна была мертва, сгорело все, что только могло, — электросиловой привод, система наведения, опорно-поворотное устройство… оплавился даже сам рефрактор. Ущерб был невосполним. Габриель и Томаш без особой убежденности предположили, что причина аварии — в обрыве заземления и статическом электричестве. Дальше — хуже. Выяснилось, что нескольких секунд перенапряжения в сети до срабатывания защиты хватило, чтобы вышла из строя и приемопередающая аппаратура на «Святом Тибальде».

Таким образом, призрачный мост, соединяющий нас с Землей, рухнул, и община нежданно-негаданно оказалась в полной изоляции.

— Временно, — сказал нам Томаш голосом смертельно уставшего человека. — Я посмотрю, что можно починить. В конце концов, это всего лишь радио…

Нам пришлось удовлетвориться этим туманным обещанием, поскольку ничего другого не оставалось. После совместной молитвы мы разошлись по отсекам-кельям, но вряд ли кому-то в ту ночь удалось сомкнуть глаза.

Затем не стало Жана Батиста.

Насколько мы поняли, он встал раньше всех и сразу же отправился на стройку: оценить, что сделано, и прикинуть фронт работы на день, за ним водилась такая привычка. Жан Батист, по-видимому, упал с незавершенной апсиды на насыпанный булыжником черновой пол храма и разбил голову.