Ярослав Веров - Земля 2.0 (сборник)

— Ты куда? — удивился доктор.

— Не можешь ехать — иди, — ответил я ему расхожей максимой. Доктор неохотно слез с заглохшего пескохода со своим цельнометаллическим чемоданчиком наперевес и пошел за мной.

— Ты хоть знаешь, куда идти? — спросил он, недовольный, шагая по глади кратерной пустыни.

— Я знаю, куда они направляются, — ответил я, не оборачиваясь. Это его подбодрило.

Доктор, в общем, неплохо держался в этой необжитой пустоши. Он только сильно беспокоился, сколько зиверт мы тут наловим на каждого, гуляя под открытым солнцем. Ну, мне-то, как коренному, быстрая и легкая смерть от лучевой болезни не грозила: мама в первом триместре принимала все нужные перинатальные присадки. А вот ему — если он не с Марса, а похоже, так оно и было, — могло и аукнуться.

— Буря нас прикроет, — ткнул я в небо пальцем. Доктор не ответил — пялился на покрытый пылью металлический череп когда-то квазиживого рудосборщика, зарывшегося в растрескавшуюся почву. — А. Этот отбился от стада. Потерялся в буре и разрядился.

— Надеюсь, мы сами не слишком отобьемся, — пробормотал доктор.

Прав был доктор. Я сильно рисковал, уходя в глубь неосвоенной территории. Тут мы действительно могли запросто сгинуть без вести. Но я уже понял, куда двигается караван табуларассеров, и стремился срезать путь через Дичь. Медлить ни к чему.

Мы шли всю ночь и часть следующего дня.

А спасла нас мудрая женщина Тонанцин, что пересекала эту равнину с запада на восток на своем ветроботе. Крыльчатка моего нагнетателя атмосферы покоробилась от ударов микролитов, и мне предстояло испытать фатальную нехватку кислорода уже в ближайшие часы. Доктор пережил бы меня не надолго: без связи он бы отсюда не выбрался, так как сам был хуже ребенка.

После того как мачты ветробота Тонанцин показались над горизонтом, она около часа нагоняла нас — трехколесный катамаран, счетверенные шасси на вынесенных в стороны подвесках, две наклоненные стометровые мачты с металлическими листьями парусов трансформеров. Доктор, распахнув рот, наблюдал за ее приближением.

Нагнав нас, она скинула якорный болт, тут же закрутившийся в почву, и свернула паруса в мачты.

— Куда ты следуешь, мудрая женщина? — спросил я, приблизившись и считав знаки на маске ее скина, изображавшей базальтовый барельеф с лицом ацтекской богини-матери.

— Я следую в Чикомосток на фестиваль Великого Духа, — ответила она.

— Мы идем туда же. Разделим этот многообещающий путь с моим попутчиком?

— Буду рада, — ответила мне Тонанцин.

И мы поднялись на борт. Она тотчас отчалила.

— Чикомосток? — буркнул доктор, устраиваясь на борту.

— «Семь пещер», на языке ацтеков, — ответил я, валяясь на баке ветробота на куче спальных мешков. — Скальный город в кольцевых горах кратера. Мы будем там завтра.

— А я думал, что видел все, — пробормотал доктор, запрокидывая голову, чтобы посмотреть, как в высоте смартгроты хватают неуловимый марсианский ветер.

— Она чемпион гонок по нулевому меридиану, — сообщил я.

— Откуда ты знаешь?

— Это есть у нее на лице.

По-моему, он меня не понял. Раньше, на Земле, была такая пословица: «У него на лице все написано». Сейчас и здесь она не имеет смысла, потому что мы действительно рисуем и пишем все на масках скинов: имя, достижения, девизы, положение. Это лишь одна из многих вещей, которые террареформаторы перенимают у нас, пока робко и частично, но в будущем это наверняка станет нормой для любого марсианина.

— Зачем ты следуешь в Чикомосток? — спросил я Тонанцин. Ветроботы именно следуют, не едут. Ездят райдеры. Важно не путать.

— Я слышала, в Дичи объявился человек, на которого снизошел Великий Дух, — объяснила Тонанцин. — Надеюсь застать его там. Я уже три года в священном путешествии. Раньше я ловила лед в углекислотных озерах Севера, надеюсь вернуться туда к семье, они очень давно меня не видели. Слово Великого Духа изменит все.

— Н-да, — вздохнул я. — Я тоже надеюсь, что его найду… Тоже давно не был дома. Очень давно.

А доктор вздохнул и сказал невесело:

— А у меня место на корабль отсюда. Если я не успею вернуться, застряну тут еще на два года…

Он печально щурился на солнце.

— Тонанцин, — произнес он. — Ты действительно думаешь, что здесь где-то бродит человек, на которого снизошел Великий Дух? Или это только дань верованиям предков с Земли?

— Конечно, он где-то здесь. — Тонанцин удивленно покосилась на доктора, не выпуская кормило из рук. — Его не может не быть.

— Мы же изжили все это, — пробормотал доктор, глядя на уходящие назад барханы. — Безумный мистицизм, идеологическую одержимость. Откуда это все взялось здесь?

— Ну, — задумчиво отозвался я. — Тут есть о чем подумать. Вот чем была Мертвая колония?

— Нечто худшее, чем просто преступление, — немедленно, как по-выученному, отозвался доктор. — Ошибка планирования. Грандиозная ошибка.

— Да не было это ошибкой, — со вздохом ответил я. — Они знали, на что идут. Это был краеугольный камень. Кровь под фундаментом. После такого самопожертвования никто уже не мог оставить Марс в покое, ведь так? Или их смерть была зря?

— Все было ровно наоборот, — быстро отозвался доктор. — Из-за того, что они погибли, из-за того, как они погибли — а это видел весь мир в прямом эфире, — человечество надолго отвернулось от космоса.

— Занятная версия, — не стал спорить я.

— Это факты, — отрезал доктор.

— Это интерпретация фактов. Как погибнут первоколонисты, не имело никакого значения. Важно только то, что они были обречены.

— Это ты так извиняешь вот это вот ваше всеобщее марсианское мракобесие? — удивился доктор.

— Это ты спросил, откуда все взялось. Я только ответил, — прищурился я. — Это то, что внутри нас. И если удалять — то только редактируя ДНК. Великий всепланетный колонизационный проект, триумф научного мышления, вершина рациональности, а жертву все равно принесли.

Я подождал, но доктор молча слушал, и тогда я продолжил:

— Это у людей в генах. Это было выгодно для эволюции. Когда-то на Земле только те общества перешли от малочисленных племен охотников к сообществам с сильными вождями, а от них к деспотическим теократиям Нила и Междуречья, кто мог чувствовать сверхъестественное. Верю в то, что невозможно, и это делает меня способным к превосходящим всякое воображение достижениям. Ведь когда перед тобой стоит задача, которую не одолеть ни тебе, ни детям твоим, что остается? Только начинать снова верить. Во что угодно.

— И побуждать людей к массовым самоубийствам — тоже? — язвительно переспросил доктор. — Это сон разума.

— Нельзя же все время не спать, — ответил я и не был понят. Метафоры лживы.