Р. Бэккер - Воин-Пророк

Теперь они медленно вращались; ветер переплел их золотистые волосы между собой, их руки и ноги были раскинуты, словно у танцоров. Эсменет увидела пепельно-серую грудь, закрутившиеся прядями волосы под мышкой; потом перед глазами у нее проплыла стройная спина Серве, почти мужская из-за крепкого позвоночника. Эсменет заметила ее половые органы, выставленные напоказ между раздвинутыми ногами, прижатые к обмякшим гениталиям Келлхуса.

Серве… Лицо ее потемнело от застывшей крови, тело казались вырезанным из серого мрамора, безукоризненное, словно произведение искусства. И Келлхус… Его лицо поблескивало от пота, мускулистую спину покрывали воспаленные красные полосы. Отекшие глаза были закрыты.

— Но ты же сказал! — стенала Эсменет. — Ты же сказал, что истина не может умереть!

Серве мертва. Келлхус умирает. Как бы долго она ни смотрела, как бы проникновенно ни убеждала, как бы пронзительно ни взывала…

Оборот за оборотом. Мертвая и умирающий. Безумный маятник.

Прижимая к себе Моэнгхуса, Эсменет свернулась на мягкой подстилке из листьев. Там, где они смялись под тяжестью ее тела, от листьев исходил горьковатый запах.

«Помни об этом, когда будешь вспоминать секреты битвы…»

Там, где он проходил, айнрити смолкали и провожали его взглядами, как провожают королей. Найюр прекрасно знал, как его присутствие действует на других людей. Даже под звездным небом ему не нужно было ни золота, ни герольдов, ни знамен, чтобы объявить о своем статусе. Он носил свою славу на коже рук. Он был Найюр урс Скиоата, укротитель коней и мужей. Всем прочим достаточно было взглянуть на него, чтобы устрашиться.

«Охота не должна прекращаться…»

«Замолчи! Замолчи!»

Калаул, широкая центральная площадь Ксокиса, была заполнена жалкой, презренной толпой. По периметру площади айнрити толпились на монументальных лестницах храмов, столь же древних, как храмы Шайгека или Нансурии. Другие осторожно пробирались вдоль фасадов общих спален и полуразрушенных крытых галерей. Айнрити сидели на циновках и переговаривались. Некоторые даже разводили маленькие костерки и жгли ароматические смолы и древесину — надо думать, в качестве подношения Воину-Пророку. По мере того как Найюр приближался к огромному дереву посреди Калаула, толпа становилась все плотнее. Он видел людей, одетых лишь в нижние сорочки; их задницы воняли дерьмом. Он видел людей, у которых животы словно бы приросли к спине. Он натолкнулся на какого-то дурачка с голым торсом — тот скакал взад-вперед и тряс над головой сложенными коробочкой ладонями, словно погремушкой. Когда Найюр отодвинул недоумка со своего пути, по булыжной мостовой застучала мелкая дробь. Он услышал, как позади сумасшедший вопит что-то насчет своих зубов.

«…тайны битвы…»

«Ложь! Снова ложь!»

Не обращая внимания на угрозы и ругательства, сопровождающие его продвижение, Найюр пробивался вперед, проталкиваясь через зловонное море голов, локтей и плеч. Остановился он лишь тогда, когда увидел могучее дерево, которое люди называли Умиаки. Подобное огромному перевернутому корню, оно высилось на фоне ночного неба, черное, безлистное.

«Великие все еще прислушиваются к тебе…»

Найюр вглядывался изо всех сил, но никак не мог разглядеть дунианина — равно как и Серве.

— Дышит ли он? — воскликнул Найюр. — Бьется ли еще его сердце?

Окружавшие его айнрити переглядывались в смущении и тревоге. Никто не ответил.

«Пьянчуги с собачьими глазами!»

Он продолжал с отвращением пробиваться через толпу, расталкивая людей. В конце концов он добрался до оцепления шрайских рыцарей, один из которых уперся ладонью ему в грудь, желая остановить скюльвенда. Найюр хмуро смотрел на него, пока рыцарь не убрал руку, потом снова вгляделся во тьму под кроной Умиаки.

Он ничего не увидел.

Некоторое время Найюр раздумывал: не прорубить ли себе дорогу? Затем с противоположной стороны Умиаки прошла процессия шрайских рыцарей с факелами, и на краткий миг Найюр заметил силуэт — ее или его?

Айнрити, стоящие в первых рядах, разразились криками, кто восторженными, кто издевательскими. Сквозь рев Найюр услыхал бархатный голос, какой могло слышать только его сердце.

«Это хорошо, что ты пришел… Это правильно».

Найюр в ужасе уставился на тело, распятое в кольце. Затем цепочка факелов удалилась, и землю под Умиаки вновь окутала тьма. Гвалт голосов пошел на убыль, распался на отдельные выкрики.

«Все люди, — сказал голос, — должны знать свою работу».

— Я пришел посмотреть, как ты страдаешь! — выкрикнул Найюр. — Я пришел посмотреть, как ты умираешь!

Краем глаза он заметил, как люди начали встревоженно на него оборачиваться.

«Но почему? Почему ты этого хочешь?»

— Потому что ты предал меня!

«Как? Как я тебя предал?»

— Тебе достаточно было говорить! Ты — дунианин!

«Ты слишком высоко меня ценишь… Даже выше, чем эти айнрити».

— Потому что я знаю! Я один знаю, что ты такое! Я один могу уничтожить тебя!

Найюр расхохотался, как способен хохотать лишь чистокровный вождь утемотов, потом махнул рукой, показывая на тьму за Умиаки.

— Свидетельствую…

«А мой отец? Охота не должна заканчиваться — ты это знаешь».

Найюр застыл, не дыша, не шевелясь, словно затаившийся в травах Степи камень.

— Я совершил сделку, — ровным тоном произнес он. — Я воздал тому, кого ненавижу больше.

«Так ли это?»

— Да! Да! Посмотри на нее! Посмотри, что ты сделал с ней!

«То, что я сделал, скюльвенд? Или то, что сделал ты?»

— Она мертва! Моя Серве! Моя Серве мертва! Моя добыча!

«О да… О чем они будут шептаться, теперь, когда твое доказательство уже сыграло свою роль? Как они это оценят?»

— Ее убили из-за тебя!

Смех, звучный и искренний, словно у любимого дядюшки, когда он хлебнет хмельного.

«Слова, достойные истинного сына Степи!»

— Ты смеешься надо мной?

Тяжелая рука легла на плечо Найюра.

— Хватит! — крикнул кто-то. — Кончай сходить с ума! Прекрати говорить на этом гнусном языке!

Плавным движением Найюр перехватил чужую руку и вывернул ее, разрывая сухожилие и ломая кость. Потом он одним ударом отправил наглеца, посмевшего тронуть его, на землю.

«Смеяться? Кто посмеет смеяться над убийцей?»

— Ты! — закричал Найюр в сторону дерева.

Он протянул руки, с легкостью способные свернуть человеку шею.

— Ты убил ее!

«Нет, скюльвенд. Это сделал ты… Когда продал меня».

— Чтобы спасти моего сына!

И Найюр увидел ее, обмякшую, перепуганную, в руках Сарцелла — кровь текла по ее платью, глаза тонули во тьме… Во тьме! Сколько раз он видел, как она поглощает людские взоры?

Он услышал доносящееся из темноты хныканье младенца.