Ричард Адамс - Майя

– Ах, какая жалость! – неожиданно воскликнула Форнида. – Ну да ладно, Сенчо и так зажился, толку от него не было. Может, я сама его убила? – Она снова рассмеялась. – А зря… Что ж, сейчас придумаем, что делать. Пожалуй, следует отправить весточку верховному жрецу, объяснить, что я тебя возвращаю Кембри, и потребовать, чтобы мне прислали твою Оккулу. После завтрака Ашактиса тебя в храм отведет и вернется домой с Оккулой. Только запомни, Майя, если хоть слово о прошлой ночи промолвишь, висеть тебе вниз головой у дороги. Понятно? А теперь пора купаться. Надеюсь, дильгайская невольница воду уже согрела, иначе выпорю ее вместе с псарем.

Луна заливала город призрачным серебристым сиянием. Пробило полночь; Майя проснулась час назад в каморке под самой крышей храма, откуда видны были плоские крыши домов в нижнем городе, Караванный рынок, темная громада Павлиньих ворот и крепостные стены. Справа, на Леопардовом холме, вздымались к ночному небу стройные башни дворца Баронов; странно было думать, что в этом далеком и неприступном замке совсем недавно Майя танцевала сенгуэлу.

Навесы крыш отбрасывали четкие косые тени, лунный свет озарял каменные бассейны и бадьи водоносов, цветы в кадках и бухты канатов; кое-где во дворах виднелись соломенные тюфяки. Луна над горой Крэндор затмила своим ярким сиянием звездные россыпи Леспы. Где-то завыла собака; откуда-то донеслись звуки музыки; один за другим гасли редкие огоньки в домах, пока не осталось всего два или три освещенных окна: кто-то сидел у постели больного или любовники предавались утехам в неверном свете тусклой свечи. Майя напряженно ждала, когда же распахнутся створки фонарей на часовых башнях, отмечая прошедший час. Город словно вымер; опустели Харджиз, Аистиный холм и улица Каменщиков, только вдали, на Караванном рынке, медленно, будто сонные осенние мухи, двигались какие-то темные тени – носильщики или метельщики. «Когда же за мной придут?» – подумала она.

Плечо болело и ныло; она боялась даже представить, как выглядит. Утром Кембри и верховный жрец призвали ее к себе, подробно объяснили, что ей делать, и пообещали, что сильно ее не изувечат. Храмовой страже велели избить Майю так, чтобы создалось впечатление, будто ее пытали. Охранники ретиво взялись за дело. Конечно, подлинные пытки были бы гораздо хуже, но Майя, которую никогда в жизни не били по-настоящему, испытала огромное потрясение – не столько от боли, сколько от страха. Под глазом у нее темнел синяк, разбитая губа вспухла и кровоточила, на правом плече вздулся кровавый пузырь ожога, а бедра и ягодицы покрылись багровыми отметинами. Благая владычица прислала испачканный, разорванный наряд, в котором Байуб-Оталь видел Майю на празднике у озера Крюк; волосы и все тело Майи покрывал слой грязи, на чумазых щеках виднелись дорожки слез.

Как Майя и предполагала, верховный жрец, весьма разочарованный тем, что пытать ему теперь некого, не позволил ей увидеться с подругой. По дороге из особняка Форниды Майя попросила Ашактису позаботиться об Оккуле и, по возможности, помочь ей.

– Ну, если она благой владычице понравится… – рассеянно кивнула Ашактиса, и Майя решила не настаивать.

Сейчас она оперлась на подоконник и глядела на спящий город, остро ощущая свое одиночество, тяготившее больше, чем боль, грязь и неведомая грядущая опасность. Впервые с тех самых пор, как работорговцы увезли Майю из Пуры, она не знала, на кого положиться. В замысле Кембри она была беспомощной пешкой; так небрежно бросают на стол игральные кости – проигрыш не имел значения, маршал равнодушно пожмет плечами и начнет другую игру, а выигрыш… Кембри пожнет плоды Майиного успеха, а ей самой достанется свобода. Однако достанется ли? Можно ли положиться на маршальское обещание? Тут уж ничего не поделаешь – сбежать она не могла, да и не знала как и куда, ведь ни денег, ни знакомых у нее не было, а о городах и провинциях империи Майя не имела ни малейшего представления. Что ж, придется примириться со своей участью и надеяться на успех. Может быть, ей повезет… Ах, если бы только рядом с ней был верный друг или подруга!

Городские огни погасли. Собачий вой не смолкал. Слева на часовой башне приоткрылись створки, вспыхнул башенный фонарь, отмечая час ночи; такой же фонарь загорелся и на западной башне. За дверью послышались шаги, защелка откинулась, каморку осветило мерцание свечи. На пороге возник Сендиль:

– Ты готова?

Майя разрыдалась и бросилась к нему на шею.

– Ах, мне так страшно! – всхлипнула она. – Я уже всех богов молила, чтобы меня выпустили. Никогда бы не…

– Ш-ш-ш, успокойся! Не расстраивайся ты так. И боги тут ни при чем, от них помощи не дождешься.

– Ох, мне боязно, потому что в одиночку у меня ничего не выйдет. Вот если бы хоть кто-нибудь помог…

Он отстранился и сурово взглянул на нее; в глазах юноши мелькнуло разочарование и недоверие.

– Люди как звери, друг друга загрызть готовы. Кто сильнее, тот остальных и запугивает. Вот и ты веди себя как дикий зверь. Тебе главное – выжить, уцелеть, как крыса в придорожной канаве. Придется тебе самой за себя постоять, от других помощи не жди.

Майя кивнула, находя странное утешение в горьких словах Сендиля; она понемногу начала осознавать, что выбора у нее нет, из беды нужно выбираться самостоятельно.

– Пойми, нам с тобой нельзя отчаиваться, – прошептал Сендиль, лаская ее. – Слезы и стоны не про нас, только богачи могут себе позволить такую роскошь. Знаешь, на чем Тамарриковые ворота построены? На слезах, вот на чем! На слезах простого люда, тех, кого до нитки обобрали и голодом уморили. Так что слезы дорого стоят, понятно тебе? – Он презрительно сплюнул. – Между прочим, это не я придумал.

– А кто?

– Какой-то хмельной поэт, только он уж помер, а прежде за Неннонирой увивался, – пояснил юноша. – Майя, нам пора. Мне тебя велено проводить до самого дома этого… как его? Байуб-Оталя.

– Ой, я так рада, что тебя со мной послали! Даже полегчало немного…

Он угрюмо кивнул и вышел из каморки. Майя последовала за ним. В коридоре и на лестнице было темно, унылый мрак разгоняло только дрожащее пламя свечи; вокруг тревожно метались тени. У стены пискнул какой-то зверек, что-то зашуршало; из-под босой ноги Майи порскнул таракан.

У подножья лестницы, неподалеку от двери, сидел жрец. При виде Майи он поднял фонарь, осветил ее с головы до ног, удовлетворенно кивнул и отодвинул тяжелый засов, чуть приоткрыв дверь. Беглецы выскользнули на освещенный луной двор и молча вышли на пустынный Харджиз.

– Надо же, даже нищих не видать, – еле слышно пробормотала Майя.

– Им здесь ночевать запрещено, – сказал Сендиль. – Тут богатые купцы живут, не хотят, чтобы у ворот калеки да попрошайки собирались. Знаешь, узников, которых через Харджиз по утрам на работу ведут, заставляют кандальные цепи в руках нести, чтобы не звенели.