Евгений Мисюрин - Черный грифон

– Ах, чтоб меня, безрукого, – довольно осклабившись, выругал себя тюремщик и спокойно вышел.

Воды осталось на полглотка. Всё лучше, чем ничего. Платон поболтал во рту и проглотил. Потом развязал ноги, лёг на спину и с удовольствием почувствовал, как блаженный холод притупляет боль.

Значит, тайный приказ подчиняется какому-то храму. Причём, не хорому, а именно храму. И может это быть только кирха. Потому что лишь кардинал имеет достаточно власти, чтобы командовать тайным приказом. И, как оказалось, ещё и жандармами. Потому и городскую стражу заменили, чтобы под собой держать.

Но главное сейчас не это. Главное – как отсюда выбраться. Пока видится два пути. Или соглашаться, а потом уже бежать из Москвы, или пытаться прорваться силой.

Ага, кто бы меня из Москвы выпустил, тут же подумал Платон. Уж, небось, переведут в такую же камеру, только с кроватью. И выпускать будут лишь на дело. Значит, силой. Но сил нет… тупик.

В тёмном углу послышался гулкий звук передвигаемого камня. Платон обернулся. Да что же они все в глаза слепят? Когда проморгался, увидел освещённый лампой проход, в котором стоял…

– Молчан? Ты откуда здесь?

Друг молча схватил Платона на руки и понёс в проход. Правда, через два шага положил на камень, натужно задвинул угловую плиту, и только тогда рассмотрел Платона.

Смирнов и сам только сейчас обратил внимание, что гарбизон хоть и спас ему жизнь, сам не выдержал. Передняя сторона превратилась в лохмотья. Молчан подошёл и, ничего не говоря, расстегнул верхнюю одежду, потом задрал исподнее. Вся грудь, живот, плечи и руки Платона оказались густо-синего цвета. Тело опухло. Молчан снял с друга гарбизон и рубашку. Затем вынул из сумки рулон белой льняной ткани.

– Перевяжи. – коротко сказал он.

Платон как можно туже затянул туловище, надел обратно дырявую исподнюю рубаху. Теперь он мог хотя бы двигаться, не чувствуя боли.

– Дай кафтан, Молчан, – не попросил, а скорее, приказал он.

Молчан вместо ответа достал из сумки кожаную флягу и протянул другу. Платон жадно выпил почти половину и как мог умылся. Левый глаз стал кое-что видеть через уменьшившуюся опухоль. Когда Смирнов вернул остаток воды, его уже ждала краюха хлеба. Молодой человек жадно откусил и чуть снова не упал без сознания. Выбитые зубы, повреждённая челюсть, разбитые губы. Всё это взорвалось одним горячим шаром боли. Он с сожалением посмотрел на еду и вернул краюху Молчану.

– Дай лучше кафтан, – повторил он.

Молчан снял с себя верхнюю одежду и протянул другу кафтан и пояс с ножнами. Платон сунул руки в тёплые рукава и только потом рассмотрел, что же ему дали. Это не было форменной одеждой дружины Владигора, но и не простое гражданское. Где-то он уже такие видел.

– Такое ратники носят, – пояснил Молчан.

– А у тебя откуда?

– Воевода дал. Пойдём, нас там уже ждут.

Он поправил другу пояс с ножнами, зябко поёжился в холодном каменном коридоре, и, наконец, указал рукой куда-то вправо.

– Нет, Молчан, – твёрдо сказал Платон. – Мне ещё к кардиналу надо.

Смирнов достал меч из ножен, для пробы пару раз махнул, потом проверил ногтем заточку.

– Потом попадёшь к своему кардиналу. Для того и стоит рать под стенами.

– Потом ищи его, – молодой человек помотал головой. – Мне срочно, пока не хватились.

– Тогда тебе вверх. Прямо к спальне выйдешь. И поспеши. Пока не проснулся, он говорят, рано встаёт. А я туда, к воеводе, – Молчан улыбнулся. – Бр-р! Раздел ты меня, однако.

Он спешно сбежал на пролёт вниз. Платон с запоздалым удивлением посмотрел вслед и подумал, откуда бы тот здесь взялся, да ещё и с целой ратью под стенами города.

Когда шаги стихли, он развернулся, и, тяжело опираясь на каменные ступени и шаркая, чтобы не промахнуться в темноте, поплёлся наверх.

Молчан выбежал на улицу. Сел на облучок по-армейски простого возка, передумал и ловко спрыгнул. Порылся в узле с вещами и вынул синюю венгерку и кривой турецкий меч-ятаган, который на Москве почему-то звался селёдкой. Следом достал узду, тонкое татарское седло и войлочный подседельник. Взялся было распрягать коня, но бросил, махнул рукой, и, оставив транспорт без присмотра, побежал по начинающей светлеть улице. До караулки всего ничего, полверсты. Быстрее самому добежать, чем пересёдлывать.

Сонные жандармы пускать не хотели. Грубили, пихали кулаками, норовя попасть под дых. Молчан сначала доказывал, что ни один нормальный человек не встанет в такую рань без неотложного дела, но тщетно. Караульные явно вымогали мзду.

Вместо денег бывший лучший мечник достал ятаган и в полминуты обеспечил себе свободный проход.

– Лес рубят, щепки летят. – задумчиво сказал он, оглядывая поле боя. Даже скорее, побоища. Противник ничего не смог противопоставить, кроме сначала наглых, а потом испуганных выкриков. Пара дубинок не в счёт.

Прежде, чем уйти, Молчан отрезал у старшего две полосы от форменной сибирки, смазал их сапожным дёгтем, намотал на ножки стула и поджёг в печи. Так и вышел с двумя факелами.

На улице стремительно светало и это было сделано не для освещения, а как опознавательные знаки.

Воеводе уже доложили, поэтому, когда десятник ворвался в избу, служащую временной ставкой, тот встретил его уже одетым и готовым к выходу. Лицо князя Михайлы было встревожено.

– Что случилось? Отменяем?

– На… наоборот, – задыхаясь от быстрого бега ответил Молчан. – Выступать надо уже сейчас.

– Так. Садись, рассказывай. Иначе как кампанию планировать будем?

Молчан торопливо отхлебнул кваса из стоящего на столе жбана и за пару минут рассказал и про Платона и его счёт к кардиналу, и про ночное убийство с погоней и стрельбой.

Воевода минуту молча переваривал новости, затем, мгновенно перейдя от размышлений к действию, вскочил.

– Так чего ж ты сидишь? По коням!

Тонконогая белая кобыла осторожно переступала вылезшие на тропинку тугие корни. Лес был наполнен щебетом птиц, шорохом листьев, и солнечными лучами, бьющими прямо в глаза из самых невообразимых точек. Беляна ехала и радостно смотрела по сторонам, старательно делая вид, что шесть воев во главе с Бравлином, которые скакали на десять шагов позади, это не с ней. Девушке очень хотелось думать, что она сама, безо всякой помощи и контроля, отправилась на поиски любимого. А то, что отец навязал ей вооружённое сопровождение, так что ж. В пути всякое бывает.

Дорогу конежна выбрала просёлочную, ту самую. Как можно было объехать село Наважино, если именно про него рассказывали небылицы, связанные с её Платоном? Никак. Поэтому, когда подъехали к кромке леса и увидели многочисленные дымки, поднимающиеся над трубами, ночевать решили именно в селе. Беляна подъехала к первому попавшемуся дому и постучала в прочные деревянные ворота. Собака за забором для порядка обозначила своё присутствие, но тут же замолчала.