Евгений Мисюрин - Черный грифон

Слова будто проходили сквозь сознание. Платон слушал, понимал, но думал о совершенно другом. О том, что неплохо бы сейчас завалиться на эту роскошную кровать, раскинуть руки-ноги и подрыхнуть часиков пять. А лучше десять. О том, что белая одежда на кардинале выглядит довольно стильно…

– Вы правильно сделали, что пришли. Не стоило только выбирать такой экзотический путь, – продолжал Мазарин. – Я в любом случае планировал встретиться с вами.

И снова слова шли насквозь. Платон слушал, будто в полусне. Рука с мечом безвольно повисла, а собеседник непрерывно что-то говорил. Дальше, кажется, они куда-то шли, то спускаясь по лестнице, то открывая какие-то двери. Кардинал пару раз просил Смирнова то придержать ручку, то пройти вперёд. И что удивительно, молодой человек не задумываясь, выполнял все требования.

Замолчал Мазарин только в большой, круглой комнате, освещённой висящими на стенах факелами. Едва стихла речь, Платон начал приходить в себя.

Стены каменные, на них тяжёлые кованые светильники в виде факелов. Пол из крупных каменных плит. А на стенах…

– Да, молодой человек, – подтвердил невысказанную мысль кардинал.

– Это пропавшие?

– Можете назвать их и так.

Наконец, тело отходило от расслабленности, в кончиках пальцев закололи иголочки. Ещё секунд десять, и можно кинуться с мечом.

– Но поверьте, – продолжал Мазарин. – Судьбе этих девушек можно только позавидовать. Это же величайшая честь – отдать жизнь во имя бога. Послужить, так сказать, очистительной жертвой. А мученическая смерть, она, знаете ли, оставляет за гранью все земные грехи. Человек, принявший такой финал, уходит ярко.

– Но…

Смирнов с удивлением разглядывал висящие на стене доски. К каждой была прикреплена красивая женская голова. Их явно как-то обработали. Сделали что-то вроде чучел. У каждой красивая причёска, красные, зовущие губы, улыбка, открытый, смотрящий в самую душу взгляд. Насколько извращённым должно быть сознание этого дьявольского таксидермиста, чтобы сделать такое…

Платон повернул голову. На стене слева чернела уродливая борозда, пропаханная не иначе, как очередью из тяжёлого пулемёта. А в конце борозды торчала прямо из стены очень знакомая рукоять. А над ней точно такая же доска, только пустая.

– И снова поражаюсь вашему вниманию. Верно. Это место было подготовлено для вашей знакомой. Но она решила всех обмануть. Наивная. Ещё никому не удавалось обвести вокруг пальца бога.

Платон попытался ударить кардинала мечом, но с ужасом только сейчас заметил, что, меча в руке нет. Да и сами ладони оказались крепко связаны одна с другой. Гипноз какой-то.

– Ну где ты ходишь? – раздражённо, совершенно другим голосом проговорил Мазарин.

Сзади что-то буркнули, Платон хотел обернуться, но…

Раздалось заунывное пение и снова все чувства и порывы пропали. Осталось лишь одно желание спать. За спиной тянули на три голоса песню с непонятными, но такими правильными и самыми нужными в этот момент словами.

От пения становилось легко на душе, уходили проблемы. Больное тело, связанные руки, убитая в собственной постели Катя, всё становилось мелким и далёким.

Беляна, Платон с трудом протолкнул сквозь наваждение мысль. Зацепился за неё. Он должен. Должен уничтожить это порочное гнездо. Гнездо. Уютное, сплетённое из веток, выстланное мягким пухом… лечь в него, свернуться калачиком и спать… спать…

Он посмотрел на кардинала. Тот долго рылся в складках своего хитона, наконец достал необычный нож с двумя параллельными лезвиями.

Мысли текли в голове Смирнова, совершенно не оставляя никаких желаний. Нож достал. Жёлтый. Похоже, золотой… Каждая мысль несла в себе оттенок безразличия. Нож. Ну и что. Зарежет ведь, а у него даже руки связаны. Ну и что.

Единственным желанием, которое как-то воздействовало на разум было желание спать. В углу очень удобный круглый чёрный жернов. Хорошо бы улечься на него и расслабиться. И тогда точно никакие проблемы не достанут.

Платон поймал себя на том, что мелко, едва перебирая ногами, потому что лень шагать, движется в сторону космически чёрного алтаря. Впереди, чуть правее стоят трое служителей и старательно поют песню на незнакомом языке. А напротив них, с каменным ножом в руке кровожадно усмехается жрец. Дорога к спасительному алтарю лежит как раз между ними. Сейчас Платон незаметно проскользнёт и уляжется в гнездо. В безопасное, спасительное местечко…

Беляна не находила себе места. Ей досталась симпатичная, каменная горница с большой, застеленной грязной периной, кроватью. В первый же вечер дружина, бесцеремонно прогнав прежних хозяев, привела хором в порядок. Молчан же тем временем исчез.

Час назад он появился, да не один. С ним пришёл, знакомый Мирославе только по рассказам, героический воевода князь Михайло Гузков. Они втроём, с Бравлином, заперлись в комнате напротив и о чём-то долго, уже почти час, беседуют.

Жужа, который после случая в дороге стал тише воды, ниже травы, принёс чайник, но не остался. Начальники его чуть не взашей вытолкали. Но и Беляне дружинник ничего не рассказал, как ни упрашивала.

И вот теперь девушка терзалась мыслями. Ведь вряд ли мужчины решают, как найти Платона, да объяснить ему причину гнева батюшки. Тогда о чём?

Беляна чувствовала, что в воздухе витают назревающие события. Но что должно случиться? И как ей себя вести? А главное, связано ли это с любимым? И если да, то где он?

Девушка многократно измерила шагами комнату, выходила в коридор и прогуливалась, невзначай останавливаясь как раз возле нужной двери. Но бесполезно. Разговор доносился, но слов разобрать было нельзя.

Как раз на одном из кругов, дверь распахнулась. Да так, что Беляна едва успела отпрыгнуть в сторону. В коридор вышел Молчан. Он довольно улыбался.

– Ну что? – неопределённо, сама не зная о чём, спросила девушка.

Молчан, ни слова не говоря, показал большой палец.

– Да что?!

Но десятник, посвящённый в страшную, недоступную даже для дочери коназа, тайну, лишь выставил вперёд, ободряюще, ладонь. И мгновенно спустился вниз.

Через минуту из комнаты вышли остальные. Не замечая девушки, они сбежали по лестнице в залу, превращённую теперь в молодечную, и вскоре оттуда раздался зычный бас Бравлина:

– Седой, Жихарь, остаётесь оборонять конежну. Остальные, на двор, становись!

Суета, редкие выкрики, потом звуки удаляющейся дружины, и Беляна осталась в большом, чужом доме совсем одна. Ну, если честно, то не совсем. Жихарь здесь. И Андрей, по прозвищу Седой, за то, что над левым виском волосы у него белые, будто мукой посыпаны.

Девушка не глядя знала, чем они занимаются. Жихарю только волю дай. Тут же полезет исследовать каждую щель. И ведь обязательно что-нибудь найдёт. Два года тому на стрельбище, хоженом-исхоженном вдоль и поперёк, где по сотне парней в день с луками урочатся, он куда-то полез, зачем-то копал суслиную нору. А через минуту вытащил серьгу, вырванную у Беляны ещё в двенадцать лет. Тетива тогда неудачно сорвалась. Девушка даже вскрикнуть не успела, как осталась с порванной мочкой и без серьги.