Наталия Нестерова - Витязь. Тенета тьмы

— Место — уже хорошо, — веско заявила Маруся. — А проход… проход дело такое… — Она почему-то покраснела. — Если его один раз того… открыли… то и еще можно. Придумаем. Вот завтра и начнем думать, Алинка. Нет такого, чтобы русская баба не смогла.

Допив ликер, решили спать. Алина постелила гостье в гостиной, а сама ушла в котикову спальню… но не смогла там заснуть. Вот когда не было тут никого — спала, с ножом в руке, стиснув зубы до боли. А когда приехала Маруся…

Сгребла одеяло, подушку и нетвердо прошлепала под бочок к огромной теплой мягкой северянке. Долго прилаживалась и в конце концов ткнулась носиком в застиранную «хэбэшную» ночнушку, пахнущую хозяйственным мылом и малиновым листом.

— Марусь… а Марусь…

— Ну што.

— Мару-усь…

— Да што? Спи уже. Пришла, возишься…

— Ты в горящую избу заходила?

— А чего тут такого-то? — спокойно отозвалась северянка. — Раза четыре. Мужики как напьются, так и палят избы да сараи. Не бросать же их там. Спи.

— Нет, — прошептала Алинка, — не бросать. Ни в коем случае. Мы — не бросим точно…

С утра девушки обнаружили три пустующих «поллитры» из-под «Бейлиса» и ополовиненное ведро грибов, содержимое которого теперь уже хозяйственно разложили по банкам и убрали в холодильник.

— Димочка, как вернется, так все сразу же и съест, — объявила Маруся, наливая себе в суповую чашку крепчайшего чая — все кружки в котиковой квартире оказались ей малы. — Такая-то толковая баба, как я, и для своего мужика грибов не припасет?

Маруся оказалась женщиной исключительной доброты и ровности характера, что при ее габаритах было немаловажно — но все же не хотелось недопониманий.

Алина уперлась пальцами в виски.

— Марусь… А как понять, свой мужик… или… блин…

После вчерашнего соображалось туговато. Она помнила, что они болтали про сложные перипетии отношений, а потом беломорка запросто спросила, как же у них с Мастером свершилась любовь, ежели у инопланетятина чувств нету и от этого не стоит?

«Петтинг, — подытожила Маруся, слушая сбивчивые Алинкины объяснения. — Всего-то. И этот, как его. Коне… коне… Слово больно мудреное, ну Димка тоже так умеет, ртом. Да и не так умеет, эх-ма… А мужик у тебя ничего, находчивый…»

«Находчивый, — кивнула Алина. — Он вообще…»

Стало жарко, душно; защипало в глазах…

— А чего мудрить? — спросила она, прихлебывая непроглядно черный отвар. — Вот ты взяла мужика… с ним и живешь.

— Просто у тебя все… — вздохнула девушка. — Просто… Взяла…

«Под Белым Солнцем моей империи властвуют матери, — вспомнила она слова Мастера Войны. — Женщины правят, женщины воюют… Примешь ли ты меня, Алина?»

— А че мудрить-то? Или тебе что надо? Свадьбу, чтоб людей удивить? Деньги на ветер выкинуть? Э-эх… Ты вот со своим где будешь регистрироваться, на Луне? У него и паспорта нашего небось нету.

— Нету…

Алина вспомнила длинные разговоры в пути, тяжелые сомнения Ирмы по поводу того, кем она была в жизни своего златого витязя; вопросы, на которые не находилось ответа.

«Встречается»…

Теперь в сердце девушки будто распрямилась тугая, светлая пружина.

— Как же… правильно ты сказала, Марусенька! — восхитилась Алина. — Взяла! Взяла — и все, и твой! Обязательно нужно будет сказать это маме… а то она так расстраивалась! Я уверена, вы подружитесь! А сейчас… — Она деловито вбросила в шейкер черпачок протеина и бодро взболтала привычный завтрак. — Надо подумать, с чего мы начнем наши поиски. — И я думаю, что позвоним Льву Абрамовичу, да!

К старой обшарпанной двери подъезда на Красных Воротах девушки пришли во всеоружии. Алинка надела строгие брючки, облегающую темную майку и туфли на удобной танкетке, отчего сразу сделалась похожа на героиню фильмов Тарантино о женщинах очаровательных и опасных. Маруся подумала и сменила хорошие, но больно жаркие резиновые сапоги на найденные в котиковом шкафу котиковы же шлепки в задорный цветок — оказались впору.

Тощая вышивальщица высунула острый бледный нос, осмотрела обеих и нехотя впустила в обойно-газетные недра мастерской.

Все так же тут стояли покрытые лоскутными накидками старые скособоченные диваны, ужасающие на вид, но удобные, изгибающиеся под капризные формы самых непредсказуемых тухесов. Подмастерья сновали между кофеваркой и стеллажиком с баранками и сахаром, в воздухе витали сложные ароматы старомосковской квартиры — от запаха недавно протертого (не вымытого, учтите, а протертого) столетнего паркета, истосковавшегося по циклевке и лаку, и до парфюмных шлейфов гламурных посетительниц, совсем недавно покинувших портновский рай.

— Шоб я так жил! — восхитился московский портной Лев Абрамович Беспрозванный, выходя девушкам навстречу из таинственных закоулков. — Боже, какая прелесть! Таки не говорите ни слова!

Он душевно обнял Алину и тепло сжал в руках сурово протянутую ладонь Маруси. Северянка закаменела лицом: обиталище двергов ей не глянулось.

— Алиночка, безмерно счастлив визиту… желаете обновочку? Старик Беспрозванный все же знает толк в моде! То платье, что мы пошили вам на день рождения… оно должно было принести счастье!

Девушка вспомнила многослойный наряд, похожий на пучок чуть подвядших лепестков кремовой розы… и праздник, на котором ей сделал предложение ее парень Макс. Час спустя она билась в истерике, выдирая Макса из объятий его подруги Оли, также известной под прозвищем Алора. Ноздри у обоих были в порошке, глаза — осоловелые и пустые.

Помолвка оказалась безнадежно испорченной.

Но потом была ночь.

Ночь, когда Мастер Войны пришел к ней, сидящей в этом самом платье, порванном и растрепанном, на ступеньках кафе — и признался в любви, и поднял в бесконечный космос, к звездам.

Счастье. Да.

Алина улыбнулась и кивнула, сглотнув что-то трудное, комком вставшее в горле.

— Не говорите ничего, — продолжал портной, — я о многом догадываюсь. Ведь идет так, как должно. Теперь мы будем делать счастливой и вас, моя дорогая северная роза! Королева, королева как есть, мамой клянусь, шоб я так жил!

— Маруся я, — ответила поморка и ловко избежала теплой твердой ладони портного, уже прицелившейся измерять ее ОТ, ОГ и особенно ОБ.

— Штаны мне не годятся, — степенно выговаривала Маруся. — В носке нехороши. Неделя — и между ног рвутся. Ерунда, а не одежда, если только кожи нашить и кожей об кожу шваркать.

Алина, присев на диванчик, пила душистый чай и во все глаза глядела, как трое белошвеек щебечут вокруг северной валькирии, обмеряя ее во всех проекциях. Самому Льву Абрамовичу она не далась ни в коем случае.

Глядя на Марусину стать, дверг слегка краснел и что-то бормотал вполголоса, вычерчивая коротенькими толстыми пальцами в воздухе одному ему ведомые удивительные фасоны. Кустистые брови драматично взлетали.