Наталия Нестерова - Витязь. Тенета тьмы

— Чайку, девочки, — сказала тетя Сара, покачивая бедрами и вынося поднос с разнотипными, покоцанными временем чашечками из недр обители двергов. — Это чай с багульником, но, поскольку багульник смертельно ядовит, я положила его немного…

Маруся принюхалась, кивнула.

— В самую меру ты положила, тетка, багульника… убери, не доводи до греха.

Под рукавом-фонариком ситцевого платьишка загуляли мышцы.

— Умница, — одобрительно выговорила тетя Сара. — Ты таки детка умница, — и уважительно обвела взором Марусин тухес, во всех смыслах превосходящий ее собственный.

— Ладно. — Алинка взяла чашку чая и выпила залпом. — Ладно. Багульник так багульник. Уже все равно. Пошли, Марусь. Это не конец. Это — начало.

Маруся подцепила подругу под мышку и повлекла ее на выход, попутно войдя в мужские шлепанцы Котика, бурча: «Ну их, темнят, сидят по норам, баб щупают, вон один в костюме с галстуком, а туда же»…

— А? — отвлекся от дел Лев Абрамович и торжествующе покачал головой. — А! Есть женщины!

— Надо ли было, Яков Ааронович, — негромко сказала тетя Сара, — про кровь-то. Надо ли было?..

— Девочки везучие, — выговорил Монахов, — у нас пока не получается. Можно сделать ставку на них. — Король-под-Москвой взял одну из оставшихся чашек и неторопливо пригубил.

— И уж голыми они от нас точно не уйдут! — слегка не в тему воскликнул Лев Абрамович, раскатывая парчовый металлик поверх черной шагрени.

— Девушка, будьте любезны!

Рыжая официантка в любимом Ирмой ресторанчике на Дмитровской споро расставила на столе заказ.

Сидящая рядом с Алинкой Маруся сосредоточенно листала «Космополитен», временами ахая, временами гневно фыркая.

— Поняла, Марусь? — спросила девушка. — Во, платишко почти как у тебя. Стиль этно с элементами винтажа.

Северянка с сомнением покачала головой.

— Какого монтажа? Бабкино платье, я разве что проймы ушила чуть, в плечах бабка шире была… А ситец, во какой крепкий ситец, довоенный! — Она прилежно помусолила ткань.

— А что тебе дверги сотворят! Я даже и не знаю! Но предвкушаю — классное! — пообещала Алина.

Она высыпала в свой шейкер порцию спортпита, долила принесенной минеральной водой, энергично встряхнула и сделала глоток.

— Этот, коренастый, — сказала Маруся, — вежливый. Кто он?

— Дверг. Дверги — это гномы, понимаешь? И он тоже. Он их король, зовут его Иван Андреевич Монахов. Вообще-то Яков Ааронович Менахем, но…

— Тоже еврей, значит, — подытожила Маруся. — Евреи — они хитрые. И Лев твой Абрамович жук непростой, и король этот. В костюмчике.

— Ну Марусенька, не будь расистом! Иван Андреевич мне помог, когда я попала в полицию, а теперь…

— Абсистенцию, сказал, ищите. Я запомнила — красная, золотая, горячая, тяжелая. — Северянка глянула чуть в сторону, и щеки ее по необъяснимым причинам зарделись. — Сперва жидкая, а на воздухе каменеет.

— На воздухе каменеет, — повторила за ней Алина. — Послушай, Маруся. А я ведь знаю, что он ищет. Драконью кровь. Я была там, около дракона. Дядя Тай его гладил, и кровь… вот такая, как сказал Монахов, тягучая, красная и золотая, ну как лак с блестками… она не оставалась на пальцах, а рассыпалась, как песок. Как маленькие камешки. Значит, ему нужна драконья кровь.

— Пашка как ушел — и озеро другое стало, — сказала Маруся, прихлебывая мудреного коктейля с манго. — Ммм, на морошку похоже… На морошку с можжевеловой ягодкой… Рыбы осталось там, в Змеином, и много, это он не наврал. А все одно, не тот коленкор уже, без дракона-то… И мужики перепили, передрались. До смертоубийства аж дошло. При Пашке такого не случалось.

— Мария Кузьминична?

Белошвейка Беспрозванного, одетая в современный яркий спортивный костюм и узнаваемая с большим трудом, подъехала к столику на веранде на роликах.

— Вот, Лев Абрамович передал. Уже готово. Сели в пять пар рук.

Она достала из рюкзака пакет шуршащей коричневой бумаги, перевязанный разноцветной бечевкой.

— Носите на здоровье.

Маруся сунула нос в пакет, пока Алинка давала чаевые белошвейке и изучала счет за пошив.

— А уборная тут есть? — поинтересовалась северянка, колупая ногтем плотную космически-серебристую ткань. — Дурацкое — ужас… но я бы примерила.

По осенней московской улице шли, вдыхая загазованный воздух мегаполиса, две девушки. Чуть в стороне голосил мегафон, зазывающий на распродажу якобы таможенного конфиската, круглосуточный магазин пах ванилью и сдобой, а цветочный ларек-аквариум источал парфюмерные ароматы.

— Девушка, девушка! Умоляю, девушка! Мамой, папой клянусь! Мечта!

Маруся остановилась и начала поворачиваться медленно и неотвратимо, как боевой линкор в открытом океане. Молодой человек, который мог бы получить третий юношеский разряд по греко-римской борьбе в ультралегком весе на кубок славного города Дербента, слегка побледнел от величественности этого движения, но руку с букетом не опустил.

— Я привыкла, что обычно мне кричат, свистят, — хмыкнула Алинка, — но ты, Марья Кузьминична, ты… это третий за сегодня, нет? Хипстер тот, конечно, был получше…

— Тонконогий, патлатый? Фу, не мужик, а… кузнечик.

Марья Кузьминична выглядела как воплощенная мечта Веры Мухиной. Вся ее беломорская стать была облита серебром высокотехнологичной ткани супермодного комбинезона. Волшебство подмосковного гения создало образ футуристический и монументальный: корсаж придавал Марусиным габаритам очертания, которые назвать «рюмочкой» было бы недостаточно масштабно.

Кубок!

Ухажер робко переводил окосевшие глаза с бедер на разрез спереди, приоткрывший беломорские холмы. Косы, которые Алинка прямо в ресторане переплела «как у принцессы Леи», обрамляли суровое лицо с поджатыми губами, россыпью веснушек и неровным заполярным загаром по носу и скулам.

Маруся нахмурилась. Молодой человек тревожно вскинул брови и сделал букетом «туше».

— Девушка… — Голос его ослаб. — Мечта… телефончик…

— Не дорос, — коротко выговорила Мария Кузьминична. Легко развернулась (в комплекте к комбезу шли ботиночки в стиле нью-рок на удобной платформе) и пошла себе дальше.

Алина хихикнула и хулигански подмигнула очередному незадачливому ухажеру. Взяла Марусю под руку и сказала:

— Я уверена, Марусенька, ты сразу понравишься маме! Иначе просто быть не может!

Дракон лежал на груде злата. Он протянул хвост вдоль собственного тела, изогнул его и устроил на изгибе тяжелую голову в шипастом костяном венце. Было очевидно, что ящер погружен в раздумья.

Пыль, грязь, золото и засохшая кровь вперемешку укрывали огромную залу Темного Сердца.

Червень, проводивший Мрира до самой границы, немедленно поспешил доложить господину, что все ладненько да складненько, более никаких досадных происшествий не отмечено. Но Мастер Войны молчал, и горбун замер подле, исподтишка разглядывая затянувшуюся рану на крыле, подлеченную волшебником. Тонкая кожица отливала розовым золотом и казалась очень нежной.