Брендон Сандерсон - Слова сияния

Шквал бы побрал Джакамава!..

«Этого следовало ожидать, – признался самому себе юноша. – Чем больше ты защищаешь отца, тем сильней они тебя отталкивают. Совсем как дети. Отец совершенно прав».

А были ли у Адолина настоящие друзья? Способные остаться рядом с ним в трудную минуту? Он знал в военных лагерях почти всех важных людей. И все знали его.

Сколько из них на самом деле за него переживали?

– У меня не было приступа, – негромко сказал Ренарин.

Адолин встряхнулся, прогоняя неприятные мысли. Они ехали бок о бок, но жеребец Адолина был на несколько ладоней выше. Рядом со старшим братом верхом на ришадиуме Ренарин казался ребенком на пони, даже будучи в осколочном доспехе.

Солнце спряталось за тучами, дав передышку от своего пристального взгляда; впрочем, в последнее время воздух делался все холодней, и, похоже, приближался сезон зимы. Впереди тянулись пустынные плато, бесплодные и испещренные трещинами.

– Я просто стоял и смотрел, – объяснил Ренарин. – Я застыл не из-за своего… недуга. Все дело в том, что я трус.

– Ты не трус, – возразил Адолин. – Я видел, что ты способен на храбрые поступки. Помнишь охоту на ущельного демона?

Ренарин пожал плечами.

– Брат, ты просто не умеешь сражаться. Это хорошо, что ты застыл. Ты новичок и не можешь прямо сейчас отправляться в бой.

– Так не должно быть. Ты начал тренироваться, когда тебе было шесть.

– Это совсем другое.

– Хочешь сказать, ты совсем другой? – уточнил Ренарин, глядя вперед. Брат был без очков. С чего это вдруг? Он же плохо видит!

«Притворяется, что видит хорошо», – подумал Адолин. Ренарин отчаянно желал быть полезным на поле боя. Он сопротивлялся всем предложениям стать ревнителем и заняться наукой, что подошло бы ему куда лучше.

– Тебе просто надо больше упражняться, – сказал Адолин. – Зайхель приведет тебя в форму. Не спеши. Сам увидишь.

– Я должен быть готов. Что-то приближается.

От его тона Адолина продрал озноб.

– Ты говоришь о числах на стенах?

Ренарин кивнул. После недавней Великой бури они вновь нашли нацарапанные числа. «Сорок девять дней. Грядет новая буря».

Стражники уверяли, что никто не входил и не выходил, и это были не те люди, что в прошлый раз, так что вряд ли случившееся учинил кто-то из них. Вот же буря! Цифры кто-то нацарапал, в то время как Адолин спал в комнате по соседству. Кто – или что – это сделал?

– Надо приготовиться, – проговорил Ренарин, – к буре, которая грядет. Так мало времени…

Шаллан всячески старалась побольше времени проводить на улице. Здесь, в садах, люди не орали друг на друга. Здесь царил мир.

К несчастью, это был фальшивый мир – мир аккуратно возделанного сланцекорника и ухоженных лоз. Подделка, предназначенная для того, чтобы развлекать и отвлекать. Шаллан все больше желала сбежать туда, где садовники не превращают растения в статуи, где люди не ступают так, словно неосторожный шаг может вызвать оползень. Туда, где не кричат.

С возвышенностей спустился прохладный горный ветерок и пронесся по саду, вынудив лозы робко сжаться. Шаллан устроилась подальше от клумб, чтобы не расчихаться, и изучала крепкие заросли сланцекорника. Кремлец, которого она рисовала, повернулся навстречу ветру и подергал огромными усиками, а потом вновь принялся объедать сланцекорник. Было так много разновидностей кремлецов. Интересно, кто-нибудь пытался их всех сосчитать?

К счастью, у ее отца была книга по рисованию – одна из работ Дандоса Масловера, – и Шаллан использовала ее в качестве руководства, держа перед собой открытой.

Из особняка неподалеку раздался вопль. Рука Шаллан замерла, случайно сделав неверный штрих поперек наброска. Девушка тяжело вздохнула и попыталась вновь сосредоточиться на рисунке, но раздавшиеся вслед за тем новые крики разбудили в ней тревогу. Она отложила карандаш.

У нее почти закончилась бумага из последней пачки, которую принес брат. Он возвращался неожиданно и никогда не задерживался надолго, а если появлялся, они с отцом избегали друг друга.

Никто в особняке не знал, куда отправляется Хеларан, когда уходит.

Она потеряла счет времени, уставившись на белую страницу. Такое иногда с ней происходило. А когда подняла глаза, небо темнело. Скоро отцовский пир. Он теперь устраивал их регулярно.

Шаллан упаковала вещи в сумку, потом взяла шляпу от солнца и направилась к особняку. Здание, высокое и внушительное, было примером идеального веденского дома. Одинокое, крепкое, громадное. Оно состояло из массивных каменных блоков и маленьких окон, испещренных темным лишайником. В некоторых книгах особняки вроде этого звались «душой Йа-Кеведа» – это были изолированные поместья, в каждом из которых светлорд правил как хотел. Шаллан считала, что писатели романтизируют сельскую жизнь. Они хоть раз на самом деле посетили один из особняков и испытали на себе истинную провинциальную скуку или просто фантазировали о «деревенском покое», пребывая в комфорте городов, где мешались друг с другом разные культуры?

Войдя в дом, Шаллан повернулась к лестнице, что вела в ее комнату. Отец пожелает видеть ее нарядной на пиршестве. Она наденет новое платье и будет сидеть тихо, не вмешиваясь в беседу. Отец ничего подобного не упоминал, но девушка подозревала, что он сожалеет о том, что дочь снова разговаривает.

Возможно, он не хотел, чтобы дочь болтала о вещах, которые видела. Она остановилась посреди коридора; ее разум опустел.

– Шаллан?

Девушка встрепенулась и обнаружила, что Ван Йушу, ее четвертый брат, стоит у нее за спиной, на ступеньках. Как давно она пялится в стенку? Пиршество скоро начнется!

Жакет Йушу был расстегнут и надет криво; волосы взъерошены, щеки раскраснелись от вина. Ни запонок, ни ремня – весьма изысканные штучки, украшенные заряженными самосветами. Он их проиграл.

– Почему отец недавно кричал? – спросила она. – Ты был тут?

– Нет. – Йушу провел рукой по волосам. – Но я слышал. Балат опять играл с огнем. Чуть не сжег дом для прислуги, буря бы его побрала. – Йушу прошел мимо, чуть не задев ее, и споткнулся. Ему пришлось схватиться за балясину, чтобы не упасть.

Отцу не понравится, что Йушу явится на пир в таком виде. Он опять будет орать.

– Шквальный дурень, – бубнил Йушу, пока Шаллан помогала ему выпрямиться. – Балат попросту сходит с ума. В этой семейке я один соображаю как надо. Ты ведь снова в стену пялилась, верно?

Шаллан не ответила.

– Он подарит тебе новое платье, – бормотал Йушу, пока она вела его к комнате. – А меня удостоит только проклятиями. Мерзавец! Любил Хеларана, а ни один из нас – не он, так что на нас плевать. Хеларана тут нет! Он предал отца, едва не убил. И все-таки только братец имеет значение…