Брендон Сандерсон - Слова сияния

«Тин, я тебя точно придушу…»

– Сожалею о ваших потерях, – проговорил этот неприятный Кэл, со стоическим выражением лица выслушав детальный рассказ о нападении бандитов. – Но теперь каравану осталось полтора дня пути до Расколотых равнин. С вами уже не должно случиться ничего страшного.

– Я любопытство, – сказала Шаллан. – Эти звери лошади быть? Но ты быть темноглаз. Этот… Холин тебе сильно доверять.

– Я выполняю свой долг, – ответил Кэл, изучая ее. – Где остальные ваши люди? Караван, судя по виду, полностью воринский. А вы слегка тощая для рогоедки.

– Ты что, оскорбил принцессу, упомянув ее вес? – в ужасе переспросила Тин.

Буря! Она была хороша. Даже сумела этой фразой призвать спрена гнева.

Что ж, оставалось лишь броситься в атаку.

– Я оскорбиться! – завопила Шаллан.

– Ты снова оскорбил ее высочество!

– Очень оскорбиться!

– Лучше извинись.

– Нет извинений! – объявила Шаллан. – Ботинки!

Кэл отпрянул, его взгляд заметался между Шаллан и Тин. Он пытался осознать сказанное и наконец переспросил:

– Ботинки?

– Да, – подтвердила девушка. – Я любить твои ботинки. Ты извиняться ботинками.

– Вам… нужны мои ботинки?

– Ты разве не услышал ее высочество? – одернула его Тин, скрестив руки. – У этого Далинара Холина все солдаты такие непочтительные?

– Я не непочтительный, – возразил Кэл. – Но ботинки не отдам.

– Ты оскорбить! – объявила Шаллан и, шагнув вперед, ткнула в него пальцем. Буреотец, до чего же эти лошади громадные! – Я поведать всем, кто захотеть слушать! Я прибыть и сразу сказать: «Холин – ворователь ботинок и прелюбодей!»

Кэл поперхнулся:

– Прелюбодей?!

– Да! – Шаллан оглянулась на Тин. – Прелюбодей? Нет, не то слово. Плоходей… Нет. Лихо. Лиходей! Ворователь и лиходей! Вот это правильное слово.

Солдат растерянно оглянулся на своих спутников.

«Чтоб ты провалился! – подумала Шаллан. – Толку от хороших каламбуров, если собеседник – неуч».

– Значения не иметь, – отрезала она, вскинув руку. – Все узнать, как ты нечестно обойтись со мной. Бросить меня оголенный в этой глуши. Обнажить меня! Это оскорбление моего дома и моего клана. Все узнать, что Холин…

– Ох, ну хватит, хватит, – сказал Кэл и, неуклюже наклонившись, стянул один ботинок, оставаясь в седле. Носок у него был с дырой на пятке. – Шквальная женщина, – пробормотал он и бросил ей первый ботинок, а потом снял второй.

– Извинения приняты. – Тин подобрала ботинки.

– Да уж, клянусь Преисподней, лучше вам их принять, – буркнул Кэл. – Я расскажу всем о том, что с вами случилось. Поехали, парни. – Он повернулся и, не сказав больше ни слова, уехал – возможно, опасался новой обличительной речи в исполнении «рогоедки».

Оказавшись за пределом слышимости, Шаллан посмотрела на ботинки, и ее охватил неудержимый смех. Спрены радости поднялись вокруг, точно синие листья, которые проклюнулись у ее ног и взмыли вихрем, а над головой понеслись во все стороны, точно на крыльях ветра. Шаллан следила за ними с широкой улыбкой. Они были очень редкими.

– Ах! – выдохнула Тин, тоже улыбаясь. – Отрицать не стану, это было весело.

– И все равно я тебя задушу, – пообещала Шаллан. – Он знал, что мы дурачимся. Это точно была самая жуткая имитация рогоедки из всех, что когда-нибудь рождались на свет.

– Вообще-то, было очень даже хорошо. Ты перестаралась с текстом, но с акцентом ты попала в точку. Но моя цель была не в этом. – Она вручила Шаллан ботинки.

– А в чем же? – спросила та, пока они шли назад к каравану. – Сделать из меня дуру?

– Отчасти.

– Это был сарказм.

– Если собираешься познать наше искусство, то не должна теряться в таких ситуациях. Ты не можешь позволить сбить себя с толку, когда изображаешь кого-то другого. Чем грубее попытка, тем безупречнее ты должна ее обыграть. Мастером можно стать только на практике, причем с людьми, которые вполне способны тебя раскрыть.

– Наверное, – согласилась Шаллан.

– Ботинки тебе слишком велики, – заметила Тин. – Но как же мне понравилось выражение его лица, когда ты их потребовала. «Нет извинений. Ботинки!»

– Мне и в самом деле нужны ботинки. Я устала топать по камням босиком или в тапочках. Набью внутрь немного войлока, и будут в самый раз. – Девушка подняла ботинки. Они действительно были очень велики. – Ну, почти.

Она оглянулась:

– Надеюсь, с ним все будет в порядке без них. Что, если на обратном пути ему придется сразиться с бандитами?

Тин закатила глаза:

– Детка, нам нужно обсудить твою добросердечность.

– Быть хорошей – не такая уж плохая вещь.

– И это говорит юная мошенница? – подловила ее Тин. – Ну ладно, давай вернемся в караван. Хочу отшлифовать кое-какие нюансы твоего рогоедского акцента. С твоими-то рыжими волосами у тебя будет, скорее всего, больше шансов использовать его, чем какой-то другой акцент.

Тороль Садеас закрыл глаза и положил Клятвенник на плечо, вдыхая сладкий, отдающий плесенью запах крови паршенди. Внутри его бился Азарт сражения, благословенная и прекрасная мощь.

Его собственная кровь так громко пульсировала в ушах, что он почти не слышал криков и стонов, раздававшихся на поле боя. На миг князь погрузился в наслаждение, которое давало сладостное сияние Азарта, опьяняющая эйфория от того, что целый час он провел, занятый той единственной вещью, что теперь приносила ему истинную радость: бился за собственную жизнь и отнимал жизни тех врагов, что были слабее его.

Все угасало. Как обычно, Азарт исчезал, когда битва завершалась. Он делался все менее и менее сладостным с каждым новым рейдом на паршенди – возможно, потому, что в глубине души Садеас знал, что это противоборство бессмысленно. Князь не напрягал все силы, не приближался к целям своего завоевательного похода. Да, действительно – убивать перемазанных кремом дикарей в забытой вестниками глуши уже было совсем не так увлекательно.

Садеас со вздохом открыл глаза и опустил клинок. По полю боя к нему приближался Амарам, переступая через трупы людей и паршенди. Его осколочный доспех был в пурпурной крови по локти, в закованной в броню руке он нес мерцающее светсердце. Он пинком отбросил мертвеца-паршенди и подошел к Садеасу, а его личная гвардия рассеялась и смешалась с гвардией великого князя. Садеас ощутил укол зависти: до чего вышколенные ребята, его собственные с ними сравниться не могли.