Брендон Сандерсон - Слова сияния

Они прошли мимо комнат отца. Тяжелая дверь из культяпника была чуть приоткрыта – горничная наводила там порядок, – и Шаллан разглядела дальнюю стену.

И светящийся сейф.

Он был спрятан за картиной, изображавшей шторм на море, но полотно совсем не приглушало мощного белого сияния. Девушка видела очертания сейфа прямо сквозь холст – они пылали, точно пламенные. Она встала как вкопанная.

– На что ты пялишься? – спросил Йушу, держась за балясину.

– Свет.

– Какой свет?

– За картиной.

Он прищурился и начал заваливаться вперед.

– О чем, во имя Чертогов, ты болтаешь, девчонка? Это и впрямь лишило тебя разума, верно? То, что ты видела, как он убил мать? – Йушу отпрянул, негромко выругавшись. – Только я один из всей семьи не сбрендил. Только я один, буря бы меня побрала…

Шаллан уставилась на свет. Там спряталось чудовище.

Там спряталась душа матери.

За енти сведения-шмедения выкладывай двадцать броумов, – произнесла Шаллан. – Рубиновых, не каких-нибудь там. Я каждый проверю.

Тин расхохоталась, запрокинув голову, и черные как сажа волосы рассыпались по плечам. Она сидела на месте погонщика фургона, которое раньше занимал Блат.

– И это, по-твоему, бавский акцент?! – воскликнула мошенница.

– Я всего три или четыре раза слышала, как разговаривают бавцы.

– Ты говорила, будто с камнями во рту!

– Так они и говорят!

– Не-а, бавцы говорят так, словно у них во рту галька. Но еще и звуки растягивают. Вот, например… Поглядела я на карти-и-инки, что вы мне да-а-али, и они ми-и-иленькие. Ага, очень ми-и-иленькие. Прям в самый раз, чтоб подтираться.

– Ты преувеличиваешь! – отбивалась Шаллан, не в силах сдержать смех.

– Немножко, – согласилась Тин, откидываясь на спинку сиденья и размахивая перед собой длинным прутом погонщика чуллов, словно осколочным клинком.

– Не понимаю, зачем нужно знать, как звучит бавский акцент. Бавцы – не очень-то важный народ.

– Малышка, вот потому-то они и важны.

– Они важны, потому что не важны, – сказала Шаллан. – Нет, я понимаю, логика у меня время от времени хромает, но что-то с этим заявлением не так.

Тин улыбнулась. Она была такая расслабленная, такая… свободная. Шаллан совсем другого ждала после их первой встречи.

Но в тот раз она играла роль, изображала главу охранников. А женщина, с которой Шаллан спорила сейчас, казалась настоящей.

– Видишь ли, – принялась объяснять Тин, – если ты собираешься дурить людям головы, тебе надо научиться играть роли тех, кто ниже их по статусу, а не только выше. Роль «важной светлоглазой» ты выучила. Похоже, у тебя были хорошие примеры.

– Можно и так сказать, – ответила Шаллан, думая про Ясну.

– Дело в том, что во многих случаях эта маска важной светлоглазой будет для тебя бесполезна.

– Быть неважным важно. Быть важным бесполезно. Ясно!

Тин глянула на нее, пережевывая кусочек вяленого мяса. Ее перевязь с мечом висела на колышке сбоку от сиденья и покачивалась в такт движениям чулла.

– Знаешь, деточка, а ты за словом в карман не лезешь, когда из роли выходишь.

Шаллан покраснела.

– Мне это нравится, – продолжила Тин. – Я люблю людей, которые идут по жизни смеясь.

– Кажется, я поняла, чему ты пытаешься меня научить. Ты намекаешь, что женщина с бавским акцентом, скромно одетая простолюдинка может попасть в такие места, куда светлоглазой ходу нет.

– И может услышать или сделать вещи, которые светлоглазой не по силам. Акцент важен. Проявишь чудеса красноречия, и уже не будет иметь значения, что у тебя в карманах пусто. Вытрешь нос об рукав, заговоришь по-бавски – и, возможно, люди даже не посмотрят в твою сторону, чтобы заметить меч на твоем поясе.

– Но у меня светло-голубые глаза, – возразила Шаллан. – Я ни за что не смогу выдать себя за простолюдинку, как бы ни звучал мой голос!

Тин запустила руку в карман брюк. Она повесила свой плащ на другой крючок и осталась в застегнутой на пуговицы рубашке, бледно-коричневых брюках и высоких ботинках. Рубашка была почти как у рабочего, но из более дорогой ткани.

– Вот! – Она что-то бросила Шаллан.

Та едва поймала и покраснела от своей неуклюжести. Потом подняла предмет, чтобы разглядеть получше: это был небольшой флакон с какой-то темной жидкостью внутри.

– Капли в глаза, – пояснила Тин. – Изменят цвет на темный на несколько часов.

– Серьезно?!

– Их нетрудно добыть, если знать, у кого спрашивать. Полезное снадобье.

Шаллан опустила флакон. Ее вдруг пробрал озноб.

– А есть ли…

– Обратное снадобье? – перебила Тин. – Чтобы из темноглазого сделать светлоглазого? Я о таком не знаю. Истории об осколочных клинках не считаются.

– Логично, – сказала Шаллан, расслабившись. – Можно затемнить стекло при помощи краски, но я не думаю, что можно сделать его светлей, не расплавив.

– Как бы там ни было, тебе нужно обзавестись одним-двумя провинциальными акцентами. Гердазийским, бавским, что-то вроде этого.

– У меня, наверное, и так есть деревенский выговор, – призналась Шаллан.

– Это здесь не сработает. Йа-Кевед – цивилизованная страна, и ваши внутренние диалекты и говоры слишком похожи друг на друга, чтобы их распознали жители иных краев. Алети не поймет, что ты из веденской провинции, как понял бы веденец. Алети просто решит, что ты чужестранка.

– Ты много где побывала, верно? – поинтересовалась Шаллан.

– Я иду туда, куда дуют ветра. Это хорошая жизнь для тех, кто не привязывается к барахлу.

– Барахлу? – переспросила Шаллан. – Но ты… прошу прощения… ты же воровка! Воровство заключается в том, чтобы прихватить как можно больше барахла!

– Я беру что могу, но это лишь подтверждает, что барахло преходяще. Ты берешь какие-то вещи, а потом их теряешь. В точности как дельце, которое я провернула на юге. Мой отряд так и не вернулся с задания; я почти уверена, что они сбежали, не подумав, что мне не заплатят. – Она пожала плечами. – Бывает. Нет нужды изводить себя из-за этого.

– Что было за дельце? – спросила Шаллан и целенаправленно моргнула, снимая Образ Тин, которая расслабленно помахивала прутом, словно управляя оркестром, и ничто в целом мире ее не волновало. Пару недель назад они едва не погибли, но Тин относилась к этому без лишних переживаний.