Джон Норман - Наёмники Гора (ЛП)

— Возможно, сегодня вечером, — пообещал я.

— Замечательно, — послышался грубый мужской голос. — А теперь, двигайтесь!

Я вложил меч в ножны и, вместе с Хуртой и Боадиссией, в сопровождении возбуждённой Фэйки, смешавшись с толпой горожан, отправился по Авеню Админиуса к большим воротам Торкадино.

— Как же это должно быть ужасно, быть рабыней, — сказала Боадиссия, — и быть обязанной подчиниться любым мужчинам, чего бы они от неё не захотели.

Я промолчал.

— Разве Вы так не думаете? — пристала она ко мне.

— Что Ты имеешь в виду? — решил уточнить я.

— Я про касание тела рабыни их сталью, — пояснила она, — как это сделали с нашей бедной маленькой Фэйкой.

— Что-то я не замечал раньше, чтобы Ты настолько заботилась о ней, — сказал я.

— Ну, она же твоя очаровательная маленькая глупенькая рабыня, — снисходительно улыбнулась Боадиссия.

Фэйка, шедшая позади нас, даже задохнулась от возмущения. Она, между прочем, была, конечно, прежде чем оказалась в ошейнике, свободной высокородной женщиной города Самниума. К слову сказать, в действительности это, то же самое что и «Сэмниум», просто в диалектах западных прибрежных народов оно произносится именно так, как я здесь написал. Его изначальное значение, скорее всего — «Место для собраний», а его применение к зданию, или залу для сбора советов является его развитием. Конечно, с точки зрения образованной Фэйки, это Боадиссия выросшая в лагере аларов, была немногим лучше, если вообще лучше, простой варварки.

— Ты что-то там сказала, Фэйка? — полюбопытствовал я.

— Нет, Господин, — быстро и кротко отозвалась она.

Моей женщине не хотелось быть избитой.

— Касание голого тела рабыни сталью, помогает ей понять, что она подчиняется рабовладельцу во всех вещах и полностью, — объяснил я.

— Полагаю, что Вы правы, — кивнула Боадиссия.

— Вообрази, что сталь касается твоего тела, — предложил я, — особенно, представь, что возможно, Тебе, связанной или закованной в цепи, приходится ждать этого, знать, что это вот-вот должно произойти, и что Ты должна подчиниться этому прохладному жестокому прикосновению, его суровой нежности.

— Да, возможно, — тревожно сказала Боадиссия, передёрнув плечами.

— Иногда от такого прикосновения рабыни смазываются намного быстрее, чем без оного, — заметил я.

— Смазываются? — переспросила девушка.

— Да, — подтвердил я.

— Какое неприятное выражение, — поморщилась она.

— Нисколько, — усмехнулся я. — Скорее наоборот, интимное, замечательное, возбуждающее, сочное выражение. Он точно описывает, как её тело готовится к использованию.

— К использованию! — задохнулась девушка.

— Конечно, — кивнул я. — Она же — рабыня.

— Ну да, верно, — согласилась Боадиссия.

— А интимный и волнующий запах сопровождающий такое смазывание, аромат беспомощной, возбужденной женщины, готовой к использованию владельцем, необыкновенно стимулирует мужчину.

— Даже не сомневаюсь, — пробурчала она.

— Таким образом, — продолжил я, — довольно обычным делом является то, что после такого прикосновения, «нежности стали господина», рабыня, уже теперь понимающая свою чрезвычайную беспомощность и власть владельца, свою полную зависимость от его милосердия, и его полное и абсолютное над ней доминирование, отдаётся ему быстро и сладострастно.

— Я поняла, — сказала она, и мимолётно вздрогнула.

Мы шли по Авеню Админиуса, смешавшись с колонной из приблизительно двухсот или трёхсот человек. Мы находились в трети длины колонны от её хвоста. Это показалось мне удачным положением. Я полагал, что если какие-либо охранники, получившие приказ наблюдать за выходящими из города, или возможно даже досматривать выходящих, а то и искать конкретно нас, учитывая количество беженцев, могли бы несколько ослабить внимание и стать немного менее прилежными в своих усилиях, к тому времени, когда добрались бы до нас. А, не обнаружив нас и видя в поле зрения конец колонны, у них мог проявиться некий взрыв компенсационного энтузиазма.

Мы уже миновали ряды висельников. Признаться, я не был расстроен тем, что они остались позади. Мы продолжали медленно двигаться вдоль проспекта к большим воротам. На тротуаре у стены одного из домов на коленях стояла нагая рабыня. Руки девушки, скованные цепью за её спиной были прикованы к рабскому кольцу, вмурованному в стену. На её шеё висела табличка, на которой имелась надпись: «Для свободного пользования». Стоило нашим глазам встретиться, как она стремительно опустила голову.

— Пошевеливайтесь, — недовольно буркнул конвоир.

Таких женщин, часто выставляют в качестве удобства для горожан, и для поддержания порядка в городе. Хотя, бывает и так, что рабыню приковывают таким образом ради наказания. Но, учитывая текущую обстановку в городе, последнее казалось мне маловероятным.

— Что за шлюха, — возмутилась Боадиссия.

— Хорошенькая, — заметил я. — И свободная для пользования, к тому же.

— Мне не хотелось бы, чтобы их выставляли подобным образом, — заявила девушка.

— Но Ты же не возражаешь против общественных питьевых фонтанов? — поинтересовался я.

— Нет, конечно, — ответила она. — Но это же совсем другое.

— Правда? — усмехнулся я.

— Конечно, — сказала она. — И вообще, мужчины — животные, и увидев таких женщин, они могут возбудиться. Безопасность свободных женщин может оказаться под угрозой.

— Как раз таки, нахождение этих женщин на улицах гореанских городов, особенно в напряжённые времена, имеет тенденцию сохранять свободных женщин в большей безопасности, — пояснил я.

На этот раз Боадиссия промолчала, видимо задумавшись.

— И это действительно так, — добавил я.

— Возможно, — не стала спорить она.

— Немногие мужчины станут беспокоиться и красть сухую корку хлеба, к тому же подвергая себя неоправданному риску, если перед своими глазами видят бесплатное угощенье. Хотя, конечно, бывают и исключения, не все мужчины одинаковы.

— Я не сухая корка хлеба, — возмутилась Боадиссия.

— Это — только фигура речи, — объяснил я.

— Я не сухая корка, — обиженно повторила она.

— Ты — свободная женщина, — сказал я.

— Если бы я, хотя бы в малейшей степени интересовалась такими вопросами, — заявила она. — Я предпочла бы быть для мужчины весьма сладким десертом.

— Сладким десертом? — переспросил я, честно говоря, получив удовольствие от того, что она заговорила подобным образам.

— Вот именно, — сказала она.

— Это — распространенное заблуждение недрессированных свободных женщин, — заметил я. — Они считают себя красивыми и опытными, хотя сами они в лучшем случае, слегка привлекательны и почти полные неумёхи.

— Неумёхи? — переспросила удивлённая Боадиссия.