Юрий Никитин - Стоунхендж

Наконец стена леса расступилась, дальше была ровная зеленая гладь, березки торчали редко, да и то каргалистые, чахлые, а снова лес начинался почти на горизонте. Передние рыцари, несмотря на предостережение проводников, сдуру пустили коней вскачь. Зеленая гладь толстого мха прорвалась без треска, всадники исчезли в глубине вместе с конями. Темная вода сомкнулась, а разорванные края зеленого ковра медленно стягивались, закрывая рану.

— За этим болотом, — поспешил сказать старший проводник, — и есть стольный град лютичей! Всего их союза!

Гваделуп схватился за меч, огромным усилием сумел обуздать гнев. Если обезглавить проводников, предателей своего славянского народа, то все войско останется в этих лесах, усеет костями и доспехами берег болота. Он казнит их потом, когда возьмет и сожжет столицу лютичского союза, куда входят сотни славянских племен!

Томас чувствовал, что эти деревья никогда не кончатся. Калика обещал, что лес будет тянуться до самого Лондона и дальше, только придется перебраться через полоску холодной воды морского пролива.

Лес не только не кончался, а становился все дремучее, угрюмее. Ветви поднялись, можно идти, не пригибая головы, зато наверху ветви сомкнулись, неба не видно, только желтеющая с красным багрянцем листва и шорох лесных зверей, что живут на ветвях, следят за ними, спрятавшись за листвой.

Одно лишь было на пользу: они сумели оторваться от погони. Сколько бы народу или чудовищ Тайные ни бросили на их поиски, они не могут прочесывать всю Европу, заглядывать в каждое дупло и покинутые берлоги. Если и сторожат, то главные дороги, а они пробираются такими тропками, что не всякий медведь знает про них.

Переждав мелкий дождь под ветвями раскидистой сосны, Томас кивнул Яре и выполз наружу. Воздух был сырой, под ногами чавкал толстый слой промокшей хвои. На кустах матово поблескивали крупные капли воды.

Томас выломал длинный прут, пошел впереди, хлопая им по ветвям кустарника. Вода стряхивалась наземь, все же лучше, чем через каждые сто шагов ложиться на спину и трясти задранными к небу ногами, вытряхивая воду из сапог.

Их схватили во сне. Набросили крепкую сеть, обрушили град тяжелых ударов окованными дубинами. Томас взревел, пытался порвать сеть из прочных веревок, но били так сильно, что вскоре упал на колени, в голове звенело. Слышал отчаянный крик Яры, потом мир померк, и он погрузился во тьму.

Когда очнулся, лежал в углу бревенчатой избушки. На руках были железные браслеты, из соединяла короткая цепь. Звенья были под стать корабельным. Он был в своей вязаной рубашке, доспехи сняли и унесли, как и мешок с чашей.

Яра сидела, скорчившись, напротив. Ее трясло. Томас рассмотрел белое лицо, и сам ощутил под собой леденящий холод. Земля была сырая и едва ли не мерзлая. Платье на Яре было разорвано на груди, но руки были свободными.

Он шевельнулся, застонал. Тело пронзила острая боль. В лиловых глазах блеснули слезы — она смотрела на него с состраданием. Теперь он рассмотрел на ее нежном лице ссадину на скуле и кровоподтек под глазом.

— Господи... — прошептала она. — Они так страшатся тебя, что и потом... когда ты потерял сознание... еще били своими страшными дубинами!

— Кто они? — прошептал он, ощутив как тяжело двигать языком. Челюсть болела, во рту был привкус крови.

— Как я поняла из разговоров, местное племя... Им обещали большие деньги, если они схватят нас. А на эти деньги они намереваются купить у немцев много оружия, чтобы сражаться против своих соседей...

— Значит, за нами скоро явятся Тайные?

— Или их посланцы, — сказала она несчастным голосом.

— Посланцы, я думаю, уже явились.

При каждом движении головы его пронзала боль, словно все кости были сломаны. Правый глаз почти не видел: его закрывала опухоль, в черепе стоял звон, скрежетали камни.

— Чашу все равно отобрали, — сказал он поникшим голосом. — Недаром этот... в сиянии... рек, что ее предназначено принести Иосифу Аримафейскому...

— Тогда мы им не нужны? — спросила она с надеждой.

Томас огрызнулся:

— Размечталась! Я ихнего главного прямо в ад отправил!... Черт, может зря? Недаром калика говорил: не плюй в колодец бодливой корове.

Бревна в стенах были толстые, отборные, здесь леса не жалели даже на курятники. Дверь почти из таких же стволов, тараном разве что взять, а Томас чувствовал себя так, словно его самого толкли тараном долго и усердно. Яра, едва не плача от сочувствия, разминала ему плечи, растирала мышцы, разгоняя кровь из кровоподтеков.

Когда послышались приближающиеся голоса, Томас чувствовал себя еще хуже. Мышцы восстановили кое-какую силу, но боль стала только острее.

Дверь распахнулась — в проеме возник лес копий, потом показался приземистый человек в плаще из хорошо выделанной кожи. На поясе висел длинный нож в богато изукрашенных ножнах. Человек подозрительно оглядел их из-под насупленных бровей.

— Крестоносец с женщиной?... Крестоносцы — наши враги.

— Мы никому не враги, — ответил Томас и ощутил, как его сильный и звучный голос хрипит и срывается. — Мы ехали, никого не трогали...

Человек сказал с презрением:

— Крестоносцы — слабые воины. Но почему-то шлют и шлют сюда свои войска. Мы всякий раз заполняем их трупами болота... Как наши отцы и деды. Выходи! Прибыл человек, который за твою голову дает столько золота, сколько ты весишь.

Томас поймал на себе уважительный взгляд Яры. Он был крупный мужчина, весь из костей, тугих жил и твердого мяса, а это даже без доспехов был настоящий вес. А если бы его еще подержали пару недель да покормили?.

Перекосившись от боли — самое бы время в самом деле полежать да подкормиться, — он начал подниматься. Яра подхватила его под руку, помогла встать. Пошатываясь, они двинулись к выходу. Лес копий сломался, вид избитого до беспамятства человека был страшен. Двое дюжих парней подошли к Томасу, отстранили Яру. Томас ощутил сильные пальцы. Его подхватили под руки, потащили, ноги полуголого крестоносца волочились по земле.

Сердце Яры разрывалось: никогда гордый англ не был таким беспомощным. Ее почти не охраняли, поняли, что без пленного мужчины она не сделает ни шагу в сторону. А тот в таком виде, что как бы не испустил дух раньше, чем передадут в руки пожелавшего заплатить такую цену... Он оказался не так страшен, как предупреждали.

Они были на середине деревенской площади, шли к самому крупному дому — два поверха! — там стояли в ожидании стражи, от которых веяло чем-то неуловимо чужим, когда обессилевшего англа словно скрутили корчи. Он повис на руках стражей, подгреб их ближе, и Яра услышала сухой треск, когда они хряснулись головами, а Томас словно бы взорвался, как надутый воздухом бычий пузырь!