Юрий Никитин - Стоунхендж

— Ну ладно-ладно, — сказала она поспешно, — не была я кузнецом, ясно?

Да и чего орать, добавила про себя виновато. Мужчина не должен орать, он должен быть стойким. Мы, женщины, не все же на свете умеем...

Томас с замученным видом положил руки на камень снова. Глаз его не было видно из-за вздутых кровоподтеков, но ей показалось, что в них не просто проскальзывает беспокойство, а настоящая паника.

— Давай еще, — сказал он дрогнувшим голосом.

— Прости, — буркнула она. — Наверное, съела что-нибудь.

Страшась снова попасть ему по пальцам, она ударила молотом так осторожно, что не убила бы и муху, разве что испугала. Томас фыркнул, она снова вскинула молот, ударила, потом била снова, а на блестящем металле не появлялось и царапины. Усталое тело ныло, просило пощады. Мышцы стонали, а пальцы едва удерживали тяжелый молот.

Томас, наблюдая за ее посеревшим лицом, сказал вдруг:

— Представь себе, что ты бьешь не по безвинному железу, а по моей голове!

Она обрушила удар, звякнуло, цепь распалась. Томас облегченно развел руками, но тут же поспешно положил на камень левую руку с обрывком цепи. На правой остался только широкий железный браслет.

— Давай еще, — предложил он. — Представь себе, что я заметил, какие у тебя кривые ноги! И вдобавок волосатые.

Яра вскинула молот и в самом деле едва не обрушила ему на тупую голову. Наглый рыцарь прекрасно знает, что у нее не кривые ноги и вовсе не волосатые! Если бы не его жалобный вид...

После трех сильных ударов крайнее звено цепи расклепалось так, что стала тоньше кленового листка. Томас ухватил за конец, с усилием потянул руки в стороны, напрягся. Яра видела, как вздулись тугие мышцы, окаменели.

Так длилось пару мгновений. Затем цепь со звоном отлепилась от стального браслета. Томас тут же зашвырнул ее в кусты. На руках остались широкие металлические кольца. Томас хмуро улыбнулся:

— Ничего... Украшает! Как осла поклажа.

Корочка крови на губе лопнула. Выступили крупные темно-красные капли. Яра едва не вывернула себе шею, стараясь не видеть его обезображенное лицо.

Темнело сильнее. Яра плелась тяжело, смотрела под ноги. Томас уже стоял, повернувшись к ней, и она ткнулась лицом в широкую грудь, не сразу сообразила, скала это или только широченное дерево, как могучая рука обхватила ее, не давая ни упасть, ни даже отшатнуться.

— Пожалуй, пора переспать.

— Что? — рванулась она из его руки.

— Лучше вон в той валежине, — продолжал он. — Видишь, толстая, как росская дева на выданье? Там завал, видно его хорошо и насквозь, так что никто не пойдет шарить, разве что в прошлую осень обронил там монету. Валежина внутри пустая. В дупле поместимся,

Она высвободилась из его рук.

— Думаешь, не найдут?

— В этой тьме египетской — нет. Пройдут мимо и не заметят. Если вообще будут искать ночью.

Он подвел ее к завалу из старых полусгнивших деревьев. С одной стороны валежины было переплетение корней, а комья глины как застряли много лет тому, так до сих пор ни дожди, ни ветры не смогли их выбить. С другого конца ствола висел толстый ковер мха. Томас бережно отодрал снизу, кивнул:

— Лезь.

Не споря, сил не осталось, она влезла в дупло. Сзади услышала шорох, потом стало темно так, что она не видела даже пальца перед глазами. Томас еще пыхтел сзади, укладывал мох, она же уткнулась головой в твердое. Дупло было неглубокое. И в ширину не очень, подумала она со злостью. Бока обдерешь. Только этого не хватало!

— Нет, — сказала она решительно, — я не буду ночевать здесь.

Голос в дупле стал глухим и гулким, шамкающим, словно у нее выпали зубы.

— А где? — голос Томаса вовсе напоминал рев медведя, который пытается говорить шепотом.

— Не знаю. Но не здесь.

Она попробовала пятиться, но дорогу обратно загораживал Томас, она чувствовала его запах. Голос его был злой:

— За нами послана большая погоня. Может быть, среди них есть маги и колдуны. Мы можем погибнуть каждую минуту, в ты ворчишь, как старая бабка... э... Боромира!

— Как ты сказал, негодяй?

Она дышала часто, ненавидя его всем своим существом. Томас повторил со сдержанной яростью:

— Как старая, злая, больная и очень уродливая женщина!

Дыхание остановилось у нее в груди. Ярость душила, а голос стал хриплый и с такими острыми краями, что стань он плотнее, Томаса разрубило бы надежнее, чем секирой.

— А ты... ты...

Она искала и не находила слов. Внезапно он сказал с сердцем:

— О чем мы спорим, двое идиотов?

Прежде чем она успела заметить изменение в его голосе, он протиснулся за ее спиной по дуплу, прижимая к стенке, обхватил ее обеими руками. Она отчаянно засопротивлялась, но с одной стороны упиралась к рыхлую древесину, с другой — его руки и без доспехов были железными.

— Не дури, — сказал он негромко прямо в ухо. — Нравится тебе или не нравится, но надежнее ночь переспать здесь. К тому же здесь скоро будет тепло.

Она попробовала негодующего дернуться еще, но он держал крепко, а его дыхание за ее затылком стало ровнее. Он быстро засыпал, измученный намного больше, чем она. Его рука была горячая, твердая, держала ее, прижимая к своей груди. Еще повозилась чуть и замерла, чувствуя его твердое как дерево, тело сзади. От него уже пошло тепло, воздух в дупле быстро нагревался, щелочка на выходе осталась совсем крохотная.

Через пару мгновений он уже спал, она чувствовала по его руке. Его дыхание шевелило ей волосы на затылке, нагревало мочку уха. От него шло надежное тепло. Усталость наконец взяла верх, Яра ощутила, как глаза закрываются сами по себе, тело стало тяжелым, и она провалилась в сон.

Проснулась она от дикого сорочьего крика. Ей было тепло и защищенно, тело ныло от вчерашнего бега. Не поднимая головы, увидела перед лицом кисть руки с золотистыми волосами, которая заканчивалась широкой ладонью. Пальцы были в твердых мозолях, линии на ладони были глубокими и резкими.

Сообразила со смущением, что ее голова все еще лежит на его руке. Другая его рука обнимала ее, обхватывая всю. Если бы она не подсунула свою руку, то его пальцы лежали бы на ее груди. А так он держал в огромной ладони обе ее кисти, которые она прижала к груди. Спиной она прижималась, непроизвольно сберегая тепло, к твердому и горячему телу сзади, от которого шла защищенность, надежность. Она чувствовала его твердые мышцы, чувствовала каждый бугорок.

Сорока протрещала громче. Яра вскинула голову. То ли во сне, то ли как-то еще, но Томас проломил прогнивший верх. Сверху падал рассеянный свет раннего утра. Она заставила себя отодвинуться, уж очень плотно она к нему прижата, от затылка до пят, и сразу холодный воздух пробежал по спине.

— Доброе утро, — прогудел над ее ухом густой хриплый голос.