Юрий Никитин - Передышка в Барбусе

Это было всего полгода назад. Слухи, что тцарица плоха, стали всё упорнее. Неведомая болезнь пожирала её некогда дородное тело. За две недели она иссохла в щепку. Тцар горевал, уже приготовился к неизбежному, но всё равно вздрогнул и побелел, так рассказывает его советник Регунд, когда он в тот день вошёл без стука и сказал с порога:

— Светлый тцар... Тцарица совсем плоха.

— А что волхвы? — спросил тцар беспомощно.

— Волхвы... — Регунд развел руками. — Что они могут... Ну пошептать, ну дать травки, чтобы не так болели зубы. Но когда придет та с косомахой, что сделает даже самый могучий волхв или самый умелый жрец?

Тцар опустил голову:

— Но что они говорят?

Постельничий снова смиренно развел руками:

— Что волхвы скажут? Твоего гнева страшатся. Потому и тянут с правдивым ответом. А сами, я уже выведал у слуг, собираются ночью удрать из города. А то из твоего тцарства вовсе.

Тцар в бессилии стиснул кулаки. Постельничий тупо смотрел на могучие руки тцара, покрытые чёрными волосами. Хоть изнежен, хоть сам в корыто с водой не переступит без поддержки, но боги дали ему могучее тело, облик воина и могучий голос, который обычно звучит тихо и умоляюще, словно он не тцар, а приглашённый звездочёт.

— Что советуешь? Постельничий сказал робко:

— Послушаться тцарицу... Она просит не так уж и много.

— Что она хочет?

— На этот раз всего лишь покаяться в своих проступках Верховному волхву. Чтобы тот назначил ей жертву богам и очистил её от их имени.

Тцар вскочил.

— Что?

Постельничий рухнул на колени:

— Прости... но она просит не так уж и много.

Тцар развел руками:

— Ну, если это всё...

— Увы, — добавил постельничий, — тут маленький пустячок. Она не доверяет волхвам Барбуса. И вообще волхвам Барбуссии. Всё-таки она дочь тцара Славии, привыкла к своим храмам, своим богам. И хотя здесь жила по нашей правде, но перед смертью жаждет открыть душу и очиститься только перед волхвами Славии.

Тцар потряс огромными ручищами.

— Ты понимаешь, что речёшь? До Славии полтыщи верст, но и то для наших Змеев — раз плюнуть. Только где я отыщу там волхвов? К тцару Славии не обратиться, у нас почти война. Если бы там был прежний тцар Панас, а так там Рулад, тот ради родной дочери пальцем не шелохнёт. Правда, можно послать верных людей тайком, чтобы выкрали пару волхвов... А что? Если надо, приведу и в цепях. Не в тцарице дело, а никто не смеет противиться моей воле...

Всегда тихий, он разволновался так, что сейчас голос его гремел, как раскаты грома. Постельничий втягивал голову в плечи, горбился, а когда раскаты стали чуть тише, пролепетал робко:

— Ты мудрый, ты придумаешь. Но помни, что она может не дождаться утра.

— Что-о?

— Я подслушал разговор твоих лекарей. Потому и хотят бежать сегодня ночью.

Он сжался, ожидая яростной вспышки, но тцар, к его удивлению, обмяк, осел на троне, как снеговой сугроб под лучами весеннего солнца. Лицо внезапно постарело, и постельничий ощутил, что могучий тцар в растерянности.

Стражи с той стороны двери вздрогнули и выронили оружие, когда из тцарских покоев раздался мощный рык:

— Кленок, ко мне!

Когда молодой воин по имени Кленок вбежал в покои, тцар стоял полуодетый посреди палаты. Страж опустился на колено, тцар сказал непривычно звучным голосом:

— Встань и слушай. Бери лучшего коня, скачи к воеводе Рагнару Белозубому. Пусть в чём есть, не медля, садится на коня и скачет с тобой. Приведи его в мои покои. Только быстро! Одна нога здесь, другая — там!

Кленок, пятясь, выскочил из палаты. Никогда не видел тцара в такой растерянности и торопливости.

Конюх не стал задавать вопросы, позволил выбрать лучшего в скачке коня, и вскоре ворота распахнулись. Он выметнулся, как вольный ветер, копыта стучали, конь радостно встряхивал гривой и нёсся как стрела, сам отдавшись бегу.

В тереме Рагнара горел свет, из окон доносились удалые крики, песни. Ветерок донес запах браги и хмельного мёда. Кленок набросил повод на крюк коновязи, здесь все добротно, весело, ноги сами внесли на высокое крыльцо.

В главной палате было шумно, за тремя длинными накрытыми столами веселились крепкие могучие воины. За двумя столами старались перекричать один другого в песнях, за третьим смеялись и со стуком сдвигали кружки, расплескивая красные капли. Псы шныряли под столами, грызлись из-за костей с обильными остатками мяса.

Воевода Рагнар по прозвищу Белозубый восседал за третьим столом. Он ничем вроде бы не выделялся среди воинов — ни одежкой, ни стулом с резной спинкой, разве что ростом и шириной плеч, но Кленок безошибочно направился к нему. Воеводой Рагнар стал не за белые зубы, а за отвагу и умелость в битвах, а Белозубым прозвали за привычку скалить зубы и шутить даже в самых кровавых схватках.

— Воевода, — сказал Кленок торопливо, — тебя изволит видеть наш светлый тцар.

Рагнар удивился.

— С чего бы?

— Он в гневе, — сказал Кленок. — Что-то случилось. Тцарица умирает! Тцар велел тебе прибыть немедленно.

На веселом лице воеводы промелькнула тревога. Он покосился на хмельных гуляк, те разговаривали, смеялись, хвастались, бранились и тут же обнимались, клялись в вечной дружбе, никто не слышит, и он спросил осторожно:

— Он что-то сказал еще?

— Нет. Только ехать в том, в чём застану.

Кленок смотрел на него с обожанием, Рагнара Белозубого любили все, от воинов и до последних простолюдинов. За дальним столом как раз поднялся немолодой воин, поднял чару:

— За нашего храбрейшего из воевод — Рагнара Белозубого!

— Слава! — закричали за столами.

— Слава!

— Будем!

Рагнар поднялся, поклонился, залпом осушил кубок, а пока воины радостно орали, чокались краями серебряных кружек, шепнул:

— Тцарская воля — закон. Быстро оседлай моего коня, я сейчас выйду.

Кленок выскользнул, на него внимания не обращали, в палате чадно, пахнет подгорелым мясом, душистыми травами. Перегретый воздух колыхается так, что, проведи здесь двугорбого коня, и тогда не заметят в пьяном угаре.

Воевода вышел на крыльцо, как и обещал, в той же одежде, только набросил поверх рубашки кольчугу тонкой работы. Русые кудри убрал под шлем, край надвинул на самые брови, глаза тревожные, видно даже в ночи. Слабый свет полумесяца блестел серебром на широко разнесенных плечах.

— Конь готов?.. Молодец. Ну, боги всё видят...

Кленок сбегал к темным воротам, стражей не было, пируют вместе со всеми. Тяжёлые створки загрохотали навстречу ночи, раздвинулись, как крылья ночной бабочки. Дорога загрохотала под крепкими копытами быстро и предостерегающе.

Рагнар скакал насупленный, в лице тревога проступала всё отчетливее. Мальчишка раздирался от сочувствия: обычно тихий, как будто пришибленный тцар сейчас грозен, лют и явно несправедлив в гневе, но воеводе бояться нечего, он у тцара самый лучший, тцар его ценит, не зря же в трудный час позвал именно его...