Юрий Никитин - Передышка в Барбусе

— Мы скакали на быстрых конях, мы летели на Змее, мы бежали через весь двор, как испуганные зайцы. Но теперь мы здесь, и ты можешь облегчить душу.

Он слегка повёл головой в сторону Рагнара, и тот прошептал как можно смиреннее:

— Да-да, облегчи душу. Боги всё поймут.

Веки тцарицы опустились. Она дышала всё медленнее, Рагнар уже начал думать, что она так и отойдёт светло и тихо, но тцарица с усилием разомкнула уста, голос её прозвучал хрипло, исполненный стыда и страдания:

— Я была хорошей тцарицей, но я нарушила заветы богов... ибо все эти годы я любила... и доныне люблю...

Голос ее прервался, тцар спросил осторожно:

— Ну-ну...

— Самого лучшего из мужчин на свете... самого смелого воина... его имя на устах у всех...

Снова она долго отдыхала, в комнате слышалось только хриплое дыхание умирающей, в то время как оба в длинных одеяниях волхвов вовсе затаили дыхание. Тцарица наконец набралась сил, с губ её сорвалось тихое:

— Его зовут Рагнаром Белозубым... Он самый отважный воевода...

Человек в одежде Верховного волхва дёрнулся, спина его на миг выпрямилась, но тут же он тряхнул головой, надвигая капюшон глубже на лицо.

— Кайся, кайся...

И второй волхв, дёрнувшись, повторил осевшим голосом:

— Кайся...

— Я прошу принять от меня во искупление моей вины... — прошептали бледные губы, — вон ту шкатулку... Там золотые монеты и драгоценные камни...

Верховный волхв крякнул, голос его был строгим:

— Мы будем просить богов об очищении. После паузы тцарица заговорила снова:

— Свою девичью честь я отдала не тцару... этот дурак напился так, что хоть самого... Воевода Рагнар отнёс меня в тцарскую спальню...

Верховный волхв издал странный звук, словно в нём скрипнули мельничные жернова. Тяжёлым, как Авзацкие горы, голосом прохрипел:

— Что ж, и эта вина...

А второй подтвердил учащённым голосом.

— Примите от меня вон ту чашу, она вся из чистого злата, украшена драгоценными камнями... Из неё пил сам Яфет, она имеет чудодейственные силы.

Верховный волхв сказал после молчания:

— Мы будем просить богов.

— И ещё... я трижды пыталась отравить тцара... но один раз его пёс перехватил отравленный кус, в другой раз он сразу же так напился, что всё выблевал... Ой, тяжко мне... А в последний раз, я носила при себе яд пять лет, и он выдохся... Это когда дурак страдал животом неделю...

Верховный волхв что-то прохрипел, будто его за горло держали невидимые пальцы. С трудом выдавил:

— Что ж, перед смертью... ты прощена. Второй волхв сказал прерывистым голосом:

— Перед смертью...

— И последнее, — сказала она тихо, но в мёртвом голосе внезапно зазвенели странные струнки, он обрёл живые нотки, — трое сынов у меня...

Она затихла, слышно было её прерывистое дыхание, но теперь слышно было, как шумно дышит и Верховный волхв, словно всё ещё бежит по лестнице. Не выдержав, спросил хриплым голосом:

— Что с сынами?

— Двое... сильных и красивых... а третий, который урод... только он от того урода, что на троне...

Верховный волхв застонал, выпрямился, он оказался высок и широк, хламида волхва на нём затрещала, как гнилье. Сенная девка вскрикнула, отпрянула к стене. Глаза её выпучились, как у совы. Человек в одежде волхва с проклятием швырнул чашу на пол с такой силой, что она смялась, будто была из мокрой глины. Следом одним свирепым движением сорвал белую одежду и бросил на пол. Сенная девка вскрикнула дурным голосом. Волхв в одно мгновение обратился в грозного тцара, что весь в ратной одежде, страшен и грозен, лицо лютое, как у лесного зверя, глаза налились кровью. Был он свиреп, некрасивое лицо перекошено яростью, глаза выпучились как у жабы, налились кровью, губы задрожали, в уголке начала вздуваться пена. Доспех на нём блестел в слабом свете зловеще, грозно.

Второй волхв голову опускал все ниже. Уже не волхв, а тцар грянул страшным голосом:

— Очищение? Пусть черти тебя чистят в преисподней! Пусть Ящер на тебе возит камни!

Тцарица вздохнула, её тяжелые веки опустились. Бледные губы слегка изогнулись, в другое время это показалось бы улыбкой. А тцар резко, словно собираясь вонзить меч, обернулся ко второму, что сгорбился ещё больше.

— А ты, мерзавец, будь благодарен богам, что сумели тебя защитить!! Какой дурак меня за язык тянул?

Рагнар развел руками:

— Что я могу?

Тцар заорал, трясясь и брызгая слюной:

— Вот и молчи! Молчи обо всём, что услышал. Не смолчишь, я не погляжу на свою клятву... Что меня за язык дернуло, дурака проклятого?.. Как ты сумел так подлезть... Молчать, когда я тебя спрашиваю! Ну что я за дурак, что за дурак...

— Действительно, дурак, — сказал Рагнар вслух. Он огляделся по сторонам, никто ли не слышит, повторил с удовольствием: — И не просто дурак!.. Дурак, который в моих руках. Который сам отдался в мои руки...

Даже стыдно, что тогда трясло от страха. Правда, уже вечером он шёл в свой роскошный дом, подпрыгивая от радости. Тцар поклялся нерушимой клятвой прямо перед алтарём грозного бога Кибелла, а эти клятвы не осмелится нарушить ни человек, ни эльф, ни гном, ни тролль. Так что отныне он, Рагнар, в безопасности. Тцар не просто поклялся не вредить, он поклялся, что не посмеет дурного слова сказать...

А Мрак тем временем из пиршественного зала в сопровождении Аспарда двинулся было в сторону выхода из дворца, но почти сразу наткнулся на знатное лицо, оно же потомок древнейшего рода, что воевал с гиксами. Манмурт, вспомнил он, и спросил громко, гордясь памятью:

— Эй, Манмурт!.. Ты с собаками дрался, что ли?

На Манмурте вместо пышного костюма висели грязные клочья, лохмотья, словно его костюм топтали все кони Барбуссии, жевали все коровы, а оплевали все верблюды страны Песков. Половину лица Манмурта занимал кровоподтёк, другую половину исполосовали длинные царапины, ссадины, из уха торчат, как крохотные стрелы, длинные колючки.

Манмурт вздрогнул, обнаружив тцара так близко, лицо его за это время похудело и вытянулось.

— Ваше Величество! Я привел вашего некаканого зверя обратно. Оно сейчас там... в спальне резвится.

Мрак вздрогнул, представив, что может натворить скучающая по нему жаба, спросил торопливо:

— А что случилось?

— Да оно гоняло там за всякими, — объяснил Манмурт уже холодновато и отстранённо, как надлежит воспитанному человеку. — А потом, наверное, соскучилось по Вашему Величеству. Она в вас души не чает. Вы так похожи! Если чуть темнее, то вас не различить... Бросилось со всех ног. Я поводок не выпустил, так что, извиняюсь, меня анфасом протащило по всему саду. А там кусты с такими уродливыми шипами! Странный был вкус у вашего садовника, надо признаться. И камни почему-то шершавые... Раньше как-то не замечал. Может быть, велеть сменить их, Ваше Величество?