Хафса Файзал - Избавители звезд [litres]

– Он погиб, – сказал принц.

Пока его глаза были закрыты, её рваный вздох был ещё страшнее. Пока его глаза были закрыты, он посмел представить, что оба его родителя были здесь, в этот самый миг.

– Он сказал… – Насир осёкся. Почему от чувств так сжималось горло? Когда он начал так сильно страдать? – Он думает о тебе каждый раз, когда луна поднимается в небе. Всегда.

Вынув осколки расколотого медальона из кармана, Насир положил их в ладонь матери. Всё, что осталось от власти Льва. Дар её возлюбленному, оказавшийся смертельным.

Она шепнула что-то и устремилась к очагу – её плащ взметнулся, поймав отсвет, словно она могла исцелить себя этими искрами. Словно могла обратить время вспять. Когда-то Насир в это верил – когда он был совсем юным и потерянным и верил, что за юбками матери он в полной безопасности.

В отличие от Насира, она была рождена, чтобы властвовать. Она была рождена, имея своё место в мире. И ему она даровала то же, пока не пришёл Лев и не забрал всё. Теперь же Лев мог забрать ещё больше… намного больше.

– Силахи – создания, что живут обособленно. Нас тянет помогать слабым. Я была юна, наивна. Не понимала, что жить обособленно не значит быть всегда лишённым близких. Я желала большего, чем быть стражницей и железным кулаком править теми, кто принёс Аравии столько бед. Я отменила приговоры заключённым на Шарре, пусть в стенах моей крепости и не было волшебства. Я дала им работу, дома, позволила им жить, как они могли бы жить на материке. И всё же я была одинока.

Он видел доказательства её слов в руинах на острове. Слишком сложные постройки, слишком роскошные для заключённых. В пустоте, скрытой в её словах, Насир нашёл ответ на вопрос, который задавал себе давным-давно: возможно ли быть окружённым жизнью, но не ощущать ничего, кроме пустоты смерти?

– Я желала, и я была слаба. Я жаждала, чтобы меня любили и понимали. Он охотился на меня. Лишил меня моих доспехов, воспользовался моими слабостями. Он использовал меня всеми возможными способами, а я обманывала себя, думая, что влюблена… Никогда я не испытывала такой сокрушительной потери, как в день смерти моих Сестёр. В тот день я сбежала с Шарра, посетила каждый из их дворцов – в Деменхуре, Зараме, Пелузии, Альдерамине – и расколола их троны. Из Пяти Позолоченных Тронов остался лишь один. Тот, что он занял теперь, никогда не принадлежал мне, ибо у меня никогда и не было трона. Это был трон Афьи.

Самой любимой из её Сестёр.

– Я притащила этот трон в старый город, Крепость Султана, и укрепила свою власть, назначив тех, кому мои Сёстры доверяли более всего, халифами. Вот что ты слышишь о моём правлении. Перемены, которые я принесла. Верёвки, которые я сжимала в своих руках, чтобы удержать наше хрупкое королевство от распада. Но лишь немногое можно спасти из руин, не так ли, сын мой?.. Он крал, грабил. Обманывал без стеснения. Он забрал у меня моих Сестёр, моё королевство, моего мужа и моих сыновей.

Когда Анадиль обернулась к нему, в её лице Насир увидел отражение своего собственного. Увидел Зафиру и Альтаира, Кифу и Беньямина. Увидел всех тех, чьи жизни вынужденно приняли оборот, для которого не были предназначены.

– Он забрал у меня мою жизнь, и теперь я заберу у него всё десятикратно.

Принц почувствовал холод, заключённый в её словах, пробирающий до костей.

«Как ты нашла меня?» – хотел спросить он, но гордость не позволила ему. Он знал – это волшебство. Зафира рассекла ладонь, чтобы найти Альтаира, но магия его матери не была ограничена количеством крови в фиале, ведь она сама питала волшебство.

– Ты получила послание Альтаира? – вместо этого спросил принц.

Она нахмурилась:

– Послание?

Когда Зафира очнулась, она лишь моргнула при виде Серебряной Ведьмы, устроившейся на подушках у стены. После всего, что случилось, появление ведьмы, которую не могли остановить ни двери, ни замки, казалось детской игрой.

– Как странно быть любимой тем, кто ненавидит всё остальное, – тихо проговорила Анадиль.

Она говорила о Зафире или о себе самой?

Женщина взглянула на Джаварат.

– Он меняет тебя.

Вместо гнева, ярости, которые она испытывала каждый раз, когда кто-то говорил о книге в таком тоне, Зафира ощутила стыд. Анадиль не была как остальные. Она наблюдала за Зафирой много лет, ещё до смерти Бабы.

– Что мне делать? – спросила девушка.

Серебряная Ведьма склонила голову набок:

– Это ты – чистая сердцем, не я.

Разве была она по-прежнему чиста сердцем после того, как рассекла человека надвое? После того как сама помогла Льву заполучить сердце силаха, словно то было его собственным? Когда она проводила ночи, перешёптываясь с Джаваратом, и с трудом могла вспомнить об этом каких-то пару мгновений спустя?

– Помнишь, что я сказала тебе однажды, что ты – царица своего народа? – спросила Серебряная Ведьма. – Это по-прежнему так. Теперь даже больше, чем когда-либо.

– Что это значит?

В дверь тихо постучали, и вошёл истинный правитель. В руках он держал выстиранную и высушенную тунику Зафиры и неловко передал её девушке, а потом отступил. Его взгляд метался от охотницы к Серебряной Ведьме, настороженный, недоверчивый.

– Нам нужно уезжать, – бесцеремонно заявил На– сир.

Серебряная Ведьма поднялась.

– Как и мне. Похоже, мне нужно найти сокола.

Насир с уважением склонил голову и проговорил:

– Хорошо, что ты снова с нами.

Улыбка изменила лицо Анадиль, и Зафира вспомнила Умм. Возможно, так выглядели все матери, когда дети проявляли подобное смирение.

Сарасин пугал. Тьма была повсюду, и ифриты выли в ночи, которая должна была быть днём, если бы солнце не было столь трусливо. Путники набрели на то, что осталось от бунтов, в маленьких городках, таких же призрачных, как родное селение Зафиры. Здания лежали в руинах, стекло было разбито вдребезги и мерцало в свете костров. Ленивый ветер разносил листки папируса.

Зафира подхватила один из листков.

Строчки, строчки аравийских письмён, начертанных тростниковой палочкой для письма. С каждой строчкой буквы выглядели всё ровнее. Это писал ребёнок – листок, на котором он учился писать, чтобы наутро принести в школу. Она вспомнила листок в маленьких ладошках Ланы, когда та была совсем юной, не достигла даже возраста шести лет, и так спешила поделиться радостью.

Перед внутренним взором Зафиры нетерпеливые шажки Ланы превратились в панический бег. Она уже не подпрыгивала – сбегала. Нет, не должно быть так, чтобы ребёнок боялся за свою жизнь. С тростниковой палочкой в руке, с буквами в голове, с грязными сандалиями на маленьких ножках…