Генри Олди - Кукла-талисман

Шторы, отметил я. Рулоны ткани под гнутыми карнизами. «Приторговываю! Охрана, охота. В суп еще берут, особенно щенков…» Выходит, сосед Шиджеру, ты не ограничиваешься супом и охраной?

« Мы – духи воспоминаний, – откликнулся хор моего воображаемого театра. – Мы – память юного самурая. Клетка для собаки, поняли мы, запомнили мы. »

– Откуда вам все это известно, Иссэн-сан? – спросил я, когда нам принесли чай.

– Да, откуда? – эхом отозвался отец.

«Прочитали в святой сутре?» – вторым эхом звучало в его словах.

– Мой дядя, – старик улыбнулся, – разводил бойцовых собак. С детства я бегал за ним на бои. Отец бранил меня, бил, запирал на засов – не помогало. Покажите мне пса, выращенного, чтобы драться; нет, покажите мне только его хвост – и я скажу вам, откуда пес родом.

– Хвост? – усомнился я.

– Хвост, Рэйден-сан, бывает похож на серп. Иногда же он напоминает бамбуковый лист, свернутый для хранения пищи. Одно дело, когда животное куплено у заводчиков Хонгавы – и совсем другое, если оно, к примеру, из Трех Деревень… Впрочем, я увлекся. Кажется, мы собирались идти к дому злополучного Нобу?

Когда мы миновали ворота между кварталами, я уверился: похожий на топор лавочник не соврал, упомянув квартал Минами-ку. Здесь я бывал нечасто – ничем примечательным квартал не славился – и в памяти отложилось, что Минами-ку невелик.

Отец вдребезги разрушил эту иллюзию.

Когда мы свернули в третий, нет, в пятый раз и двинулись, по моим ощущениям, обратно ко входу, я уразумел две вещи. Во-первых, Минами-ку заметно больше, чем мне запомнилось. А во-вторых, отец ведет нас маршрутом своего патруля: по-другому он дорогу не вспомнит.

На кратчайший путь к цели рассчитывать не приходилось. Хорошо еще, что отца не пришлось допьяна поить саке, завязывать ему глаза, а потом бежать впереди, вопя чужим голосом и жеманничая, как я делал с перерожденцем Сакаи на кладбище, отыскивая могилу банщицы Юко.

Одна улица сменяла другую. Квартал был небогатым, но опрятным. Улицы ровно утрамбованы, чисто подметены, кое-где даже вымощены. Глиняные, дощатые и бамбуковые заборы одинаковой высоты. Фасады домов. Ряды лавок под длинной общей крышей. Вывески на любой вкус. У магазинчика шорников скучала одинокая лошадь – за обновками явилась, что ли? Дальше торговали курительными свечами и благовониями. Даже слепой определил бы это по запаху.

Потянув носом, отец чихнул и остановился. Глянул направо, налево. Потерял направление, понял я. Вспомнилось дело с мстительным онрё: там аромат цветка мертвецов привел перерожденца к искомому дому, здесь же…

Отец решительно зашагал обратно. Сообразив, что старый настоятель не поспевает за ним, сбавил шаг, обернулся:

– Прошу прощения, Иссэн-сан. Запах сбил меня с толку. Вокруг того дома стоял такой же. Полагаю, я не там свернул. Больше не ошибусь!

Улицы ложились под ноги одна за другой. Похоже, ночная стража не оставила без внимания ни одну из них. Мы свернули за очередной угол, и отец с облегчением выдохнул:

– Пришли.

Кажется, он уже и сам сомневался, что отыщет злополучный дом.

Мы проследовали в конец улочки и остановились перед приземистым строением. Дом стоял прямо на улице, хотя большинство других домов прятались за заборами. На вид он был вполне жилым, в отличие от памятного мне дома банщицы Юко. Ага, ставни на окне открыты. Качается под ветром бамбуковая штора. Сухой перестук планок: тэн-тэн-токудэн, тэн-тэн…

Я мотнул головой, гоня накатившую сонливость. Да, тут и впрямь пахло благовониями. Запах не выветрился до конца.

– Эй, хозяева!

Если дом пуст, мы войдем. Но что, если Нобу делил жилище с кем-то еще? Ломиться в обитаемый дом без приглашения – не самый достойный поступок. А главное, это скверный способ расположить к себе хозяина, вызвать его на откровенный разговор.

– Эй!

Я шагнул ближе, постучал в дверь. Выждав, грохнул кулаком. Вышло даже внушительней, чем я ожидал.

– Есть кто-нибудь?

– Жилье снять хотите?

Голос шел откуда-то сбоку. Я обернулся.

Из соседней калитки высунулась женщина: нестарая, одетая как мужчина, в штаны и полотняную, схваченную поясом куртку. Голову она повязала платком на сельский манер.

– Для троих? – любопытствовала она. – Впервые такое чудо вижу: два самурая и монах! Семья, что ли? Дед, отец, сын… Издалека приехали?

– Семья, – согласился я. – Издалека.

Отец было фыркнул, но я придержал его за руку: молчи, мол! Сдерживать настоятеля не было нужды: святой Иссэн и так помалкивал, улыбался женщине.

– А мы, – тарахтела женщина, – из Дзибасавы. У мужа моего ткацкая мастерская, мы в Акаяму шелк возим. Наши шелка нарасхват: и кинся для летних кимоно, и ро , опять же для лета, и риндзу , самый дорогой. Два раза в год приезжаем с товаром, тут и селимся, пока торговцы не рассчитаются…

– На этой улице? – спросил я.

Ответ был очевиден, но мне следовало поддержать беседу.

– Где же еще? Тут вся улица под сдачу! Что ни дом, то съемный. Кто на день селится, кто на месяц… Вы к монаху ломитесь? Амулетов купить приспичило? Вы лучше в лавку, в «домик в переулке» [22] «Домики в переулках» (нагаякэйсики) – ряд лавок под общей крышей. . Монаха нет, ушел куда-то, второй день как ушел…

– Жаль, – огорчился я. – Хотелось прямо из святых рук.

Теперь фыркнул старый настоятель.

– А вы, уважаемая, не знаете, кому принадлежит этот дом?

– Как не знать! – женщина подбоченилась, гордая своей осведомленностью. – Мы с мужем раньше здесь и останавливались, а потом уже по соседству перебрались, чтоб дешевле. Это дом Шиджеру, у них с братом скобяная лавка на Большой Западной… Брат, слыхала, помер: так или нет, не скажу.

Другими глазами я посмотрел на дом, который арендовал монах-двоедушец Нобу. Шиджеру, собачник ты эдакий! Значит, это твой дом?

« Монах какой-то. Жирный, противный. Жирный, а бегает – не угонишься!.. »

Не какой-то жирный, никому не известный монах, а Нобу, торговец амулетами. И ты это знал, Шиджеру, только мне решил об этом не докладывать. Ладно, поняли мы, запомнили мы.

– Вы ничего такого не замечали? – вернулся я к женщине. – По ночам, а? Шум, гам, свет? Вопли?! Я про монаха…

– Замечала, – охотно согласилась женщина. – Шум, гам, вопли.

– Давно?

– Пару дней назад. Может, больше, не помню уже.

– Доложили, куда следует?

– И не подумала.

– Испугались?

– Чего тут бояться? – изумилась моя собеседница. – Он монах, у него амулеты. Мало ли кто к нему за полночь является? Небожитель с облаков спустился, бес из горшка выпрыгнул… Мое-то какое дело? Ко мне бесы не лезут, и ладно.

Глаза ее сузились, заблестели:

– А вы чего спрашиваете? Вы, небось, воры, да? Переоделись самураями, старичка в рясу обрядили, для глаз отвлечения? Вы воруйте, я не против. Станете уходить, со мной подели́тесь. За молчание, а? Иначе шум подниму. Как вы спрашивали? Шум, гам, вопли!