Джон Норман - Мятежники Гора [ЛП]

— Верно, — подтвердил я, — дело в том, что Царствующие Жрецы в значительной степени подземные жители.

— Я понял, — кивнул он.

— Это партию предстояло разыграть подальше от континента, — продолжил я, — лучше всего для этого подходил Конец Мира, эти острова. Силы Ямады и Темму должны были сойтись в сражении.

— Сил у Ямады явно больше, — заметил Пертинакс, — Темму на их фоне выглядит бледно.

— Вот чтобы уравновесить вопрос, — пояснил я, — в распоряжение Темму должны были быть предоставлены наёмники с континента, и, что ещё более важно, тарны, до настоящего времени на островах неизвестные.

— То есть, игра с уравновешенными костями и настоящими смертями, — заключил Пертинакс.

— Примерно так, — согласился я с его формулировкой я.

— Игра, в которой играют живыми фигурами, — процедил он.

— Как и во множестве других игр, — развёл я руками.

— А мы знаем, на какую сторону, какой из гигантов сделал свою ставку? — поинтересовался мой друг.

— Увы, это мне не известно, — вздохнул я. — Ответ на этот вопрос по-прежнему неясен.

— По-моему, для фигур на доске это не имеет особого значения, — проворчал Пертинакс. — Они дерутся, побеждают или проигрывают, живут или умирают.

— Понимаешь, улики неоднозначны, — сказал я. — В одних случаях они указывали, что кюры поставили на Темму, и поначалу, ещё с тарнового лагеря, я даже был в этом уверен. На других случаях, многое ясно указывает на то, особенно здесь, на островах, что они выбрали Ямаду.

— Если железный дракон использует технологию антигравитации, как Вы предполагаете, и этой технологией владеют Царствующие Жрецы, — заключил Пертинакс, — тогда ясно, что Царствующие Жрецы поставили на Ямаду.

— Однако эта технология могла быть предоставлена кюрам, — заметил я, — и у меня есть доказательства, которые заставляют предположить, что это имело место.

— Мне трудно это понять, — развёл руками Пертинакс.

— Думаю, что нам достаточно ясно одно, — сказал я, — и это то, что мы действительно оказались замешаны в некой игре гигантов, и это не та игра, в которую играют честно. Например, хотя в железном драконе явно используется технология Царствующих Жрецов, это также явно нарушает законы Царствующих Жрецов, и служит для того, чтобы противостоять эффекту кавалерии и опрокинуть баланс в пользу Ямады.

— Интересный довод, — вынужден был признать Пертинакс.

— Когда на кону стоит столь многое, — продолжил я, — фактически, целая планета, от кюров вряд ли стоит ожидать, что они долго будут жить в мире с Царствующими Жрецами или с кем бы то ни было. И конечно Царствующие Жрецы не могут не понимать той опасности, которая им грозит в случае допуска такой технологически продвинутой и агрессивной разновидности, как кюры в свой мир. Так что весьма вероятно, что ни один из игроков не готов потерпеть поражение, а посему примет любые меры, которые посчитает полезными, чтобы гарантировать себе победу или хотя бы её подобие.

— А как же тогда честная игра и спортивное поведение? — с ухмылкой спросил он.

— Повторюсь, это всё, — напомнил я, — мои предположения.

— Однако железный дракон более чем реален, — сказал Пертинакс. — Так же реален как сталь, кровь и опасность.

— Верно, — согласился я.

— Что не так? — осведомился Таджима, вместе с Харуки сидевший рядом с нами, и молча слушал нашу беседу.

С холма открывался отличный вид на дворец Ямады.

— Меня не отпускает беспокойство, — признался я.

— Что вас так беспокоит? — полюбопытствовал Таджима.

— Однажды, — сказал я, — я оказался на берегу моря, у границы северных лесов, к северу от Александры. Меня там оставил корабль.

— По-видимому, вас высадили там для определённой цели, — предположил Таджима.

— Вот только какой могла быть эта цель? — спросил я.

— Откуда вышел тот корабль? — поинтересовался Таджима.

— За несколько дней до этого корабль отстыковался от своего дока на стальном мире, — ответил я.

— Значит, кюры поставили на клан Темму, — заключил Пертинакс.

— Совсем не обязательно, — не согласился я. — Это могло быть следствием пари, подразумевавшего формирование, подготовку, а возможно и командование тарновой кавалерией в бою.

— Это может как-то помочь или помешать нам в нашем деле? — поинтересовался Таджима.

— Меня беспокоит не это, — объяснил я. — Это — вопрос другого порядка. Я получил сообщение, что меня должны встретить и провести через лес к точке рандеву, где меня представят тем, кому могли бы понадобиться мои услуги. Разумеется, я не горел желанием поступать на службу к кому бы то ни было и служить неясным целям. Однако, как мне удалось выяснить, если я не пойду на это добровольно, меня всё равно вынудят согласиться. Я узнал, что на меня собирались надавить через некую женщину, что мне показалось не имеющим смысла, как, очевидно, и той, кто мне об этом поведал. Я имею в виду мисс Маргарет Вентворт, по крайней мере, в тот момент она себя таковой считала. В любом случае меня проводили до тарнового лагеря, где ни о какой женщине мне даже не намекнули. Признаться, мне самому не было понятно, как можно было бы влиять на меня через женщину. Лично я такой женщины не знал. Это мне казалось просто бессмыслицей, так что я выкинул это из головы. Впрочем, я не стал отказываться от участия в формировании и обучении тарновой кавалерии. Просто не смог устоять перед соблазном, не ответить на брошенный мне вызов. Можно ли было это сделать, причём сделать хорошо? Обычно, мужчина недолго раздумывает, когда ему предлагают сделать выбор между двумя опциями, между возможным и невозможным, достойным и недостойным, благородным и низким, честным и постыдным. Разве не сражение, не состязание, не вызов является тем самым соблазном, устоять перед которым труднее всего? Для воина, конечно. Какой энергией, какой страстью тогда наполняется его жизнь! А здесь ещё присутствовала тайна, и, что, на мой взгляд, ещё более важно, приключения. Сердце какого мужчины не забьётся быстрее, когда ему выпадает шанс достичь далёких горизонтов?

— Сомневаюсь, — хмыкнул Таджима, — что Вы не раздумывая предоставили свой меч.

— Конечно, — не стал отрицать я. — Но я думаю, что перед Лордом Нисидой стояла та же дилемма. Иногда, когда вопросы запутаны, когда туман скрывает горизонты смысла, а сотни сомнительных свидетельств соперничают за внимание, приходится выбирать человека, а не риторику. Лучше остановить свой выбор на человеке, а не на причине, или, возможно, лучше сказать, что человек является первопричиной. Когда пытаешься оценить честность, целостность и честь, то их легче разглядеть в человеке, а не в словах, не в бренчании взаимоисключающих утверждений, не в тысяче конкурирующих требований и призывов.