Джон Норман - Мятежники Гора [ЛП]

— Я пока не готов возвращаться, — проворчал я.

— Мы с вами, конечно, — заверил меня Пертинакс.

— Но Харуки ведь расспрашивал о мастере меча? — уточнил Таджима.

— Верно, — подтвердил я.

— А если мечи в ножнах, — продолжил Таджима, — то, как можно определить кто перед тобой, мастер меча или простой воин?

— Мы снабдили Харуки описанием, — напомнил я.

— Под это описание могли подойти тысячи мужчин, — пожал плечами Таджима, — или вообще никто.

— Но не так много тех, кто одновременно подходил бы под описание, и был бы воином с двумя мечами, — заметил я.

— Верно, — согласился Таджима. — Но что если он не носит два меча или, по крайней мере, не носит их открыто?

Черты лица Нодати и в особенности его фигура, скорее, заставляли предложить крестьянское происхождение. Его лицо было нечитабельно, как камень. Я был не в силах понять природу ума, скрывавшегося за этим лицом. Пожалуй, единственное, в чём можно было быть уверенным, что ум этот был глубок, и я знал, что он мог быть крайне опасным. Я подозревал, что его в этом мире заботило очень немногое, одинокие места, медитации и сталь. Его клинок сеял смерть стремительно и эффективно, не делая ни единого лишнего движения. Я ни разу не замечал улыбки на его лице, не слышал, чтобы он смеялся. Его руки были длинными, а торс, коренастый и грубо сбитый, был коротким, толстым и широким, словно вырубленным топором из чурбака. Я никогда не видел его в нормальной одежде, он всегда ходил в одном и том же поношенном, рваном и неухоженном кимоно. Необычными для пани, даже для крестьян, были и его волосы, косматые, длинные, кое-как подрезанные. Очевидно, Нодати совершенно не беспокоил его внешний вид. Я подозревал, что его внутренний мир, был для него важнее того, каким он мог бы казаться другим. Внешне он выглядел простым, даже уродливым и убогим. Было трудно даже предположить, что может скрываться за таким непрезентабельным фасадом. Конечно, во внешнем облике Нодати не было ни единого намёка на рафинированность, манеры и авторитет типичного паньского воина. Пани склонны быть чувствительными к классовому делению общества, и я не думаю, что среди них нашлось бы много тех, кто принял бы Нодати всерьёз, по крайней мере, пока они не заглянули бы в его глаза. В общем, он был не таким, как другие мужчины. Про него говорили, что он был братом клинка.

— Мне очень жаль, что я не справился с поручением, благородные, — вздохнул Харуки.

— Не стоит корить себя, — попытался успокоить его я. — Исходя из того, что мы знаем, Нодати, скорее всего, вернулся в замок.

— А не было ли в городах и деревнях чего-либо странного, необычного, садовник-сан? — спросил Таджима.

— Ничего такого, что, как мне кажется, могло бы заинтересовать вас, благородный, — ответил он.

— Значит, что-то всё же было? — встрепенулся Таджима.

— Не думаю, что это может быть интересно для благородных, — пожал плечами Харуки.

— И что же? — полюбопытствовал я.

— Я слышал об одном нищем, — ответил садовник, — фигляре, игроке, безумце, который предлагает заключить с ним пари, ставя свою голову против миски риса.

— И таким странным способом он зарабатывает себе еду? — спросил Пертинакс.

— Говорят, одну миску в день, — сообщил Харуки.

— И что за пари он предлагает заключить? — поинтересовался я.

— Говорят, что слухи о нём достигли даже дворца, — сказал Харуки.

— Так на что он заключает пари? — снова спросил я.

— Я не могу быть уверенным, так как знаю это только с чужих слов, — предупредил садовник.

— Рассказывай, — потребовал я.

— Рисовое зёрнышко кладут на лоб рабыни, — поведал нам Харуки. — А потом тот безумец изо всех сил бьёт мечом по этому зерну и делит его пополам, даже не оставив следа на лбу рабыни.

— А что если он не разделит зерно или поранит рабыню? — осведомился Пертинакс.

— Тогда, — развёл руками Харуки, — его голова — штраф.

— И он всегда выигрывал? — уточнил я.

— Говорят, что да, — кивнул садовник.

— Что-то мне захотелось взглянуть на этого безумца, — сказал я.

— Пожалуйста, нет, Господин! — стенала рабыня.

— Используйте эту, — предложил крестьянин. — Совсем тощая.

— Ты не боишься потерять её? — спросил его кто-то из собравшихся.

— Нет, — отмахнулся крестьянин.

— Я этого ещё не видел, — признался воин в униформе армии Ямады.

— Здесь какая-то уловка, — заявил другой, в такой же форме, хотя и, насколько я понял, в меньшем звании. — И я это раскушу, и укажу всем на мошенничество.

— Вон он, — указал какой-то мужчина, — идёт.

Мы все четверо, Таджима, Пертинакс, Харуки и я, находились в толпе, надеясь не сильно в ней выделяться. Таджима и Харуки, будучи пани, вероятно, не должны были привлекать к себе особого внимания или вопросов. Мы с Пертинаксом прятали лица под капюшонами, но не так, чтобы кому-то показалось, что это делалось намеренно. Хотя, если можно так выразиться, ареал распространения варваров не простирался так далеко на юг, люди о них были наслышаны, а кое-кто даже видел. Это было вполне ожидаемо, учитывая трудности ранней весны, суровость первой осады и угрозу второй, подавляющее численное превосходство сил Лорда Ямада и грозное появление железного дракона в небесах над крепостью Темму. Ходили слухи, что порядка двух сотен наёмников перешли на сторону Ямады и теперь воевали под его флагами. Их использовались по-разному, поскольку дело можно найти даже для предателей, особенно в миссиях, которые Ямада не хотел поручить пани, чья верность своему даймё могла оказаться выше, чем лояльность сёгуну.

— Не надо, Господин! — умоляла рабыня, сопротивляясь изо всех сил и пытаясь вытащить своё запястье из захвата крестьянина. — Отпустите меня!

Девушка была симпатичной, но ошейника на ней не было. Большинство пани не надевают на своих рабынь ошейник. Тем не менее, многие из их девок отмечены клеймом. На мой взгляд, она была достаточно привлекательна для ошейника. На континенте ошейник — неизменный атрибут почти каждой рабыни. Это предписано Торговым Законом. Лично мне, кстати, рабыня не показалась худой. Я бы назвал её дразняще стройной, почти как Незуми, оставленная в лагере тарновой кавалерии. Я предположил, что она имела неосторожность чем-то досадить своему хозяину.

— Пожалуйста, нет, Господин! — рыдала девушка.

— А ну заткнись! — рявкнул на неё крестьянин.

Дело было на рыночной площади небольшого городка Ямады, ближайшего к его дворцу. Называлось это место Хризантема Сёгуна. Выступления фокусника, игрока или безумца, каковым его тут считали, постепенно, день за днём, приблизились к этому месту. Как уже было упомянуто, в толпе присутствовали два воина из дворцового гарнизона.