Джон Норман - Мятежники Гора [ЛП]

— Я изучил Гор, — напомнил ей я. — Теперь я мужчина Гора.

— Не может быть! — всё ещё пыталась упорствовать рабыня.

— Что, по-твоему, есть мужчина Земли? — спросил я.

— Жалкий слабак, — ответила она, — пустой, управляемый и жаждущий понравиться, марионетка патологической неестественной культуры, патриот измены самому себе, гордящийся тем, что предал свою собственную кровь, следующий всему, что ему говорят, не думая, не поднимая глаза на звезды, не слушая биение своего сердца.

— Возможно, это не совсем так, — намекнул я.

— На Земле нет гореан! — заявила рабыня.

— Ты ошибаешься, — заверил её я. — Есть и много. Фактически, в сердце каждого мужчины живёт гореанин, пусть тайный и тщательно скрываемый, но гореанин. Ты думаешь, что мужчины, правда, готовы отказаться от своей мужественности, или они настолько глупы, чтобы как бессловесные животные покорно идти на бойню, навстречу резне? Даже могучий ларл может пасть перед роем визжащих уртов, но это не доказывает того, что урт превосходит ларла, одинокого, гордого охотника, охраняющего свои горные владения, настороженного и опасного бродягу, с мягкими лапами и стальными когтями, ужас далёких диких местностей.

Она озиралась, бросая дикие взгляды назад, пока моряк, схватив её за правое плечо, тащил её к сходне.

А я думал о Сесили, ждущей меня в моей каюте. Когда она услышит мои шаги, она зажмёт в зубах хлыст и будет нетерпеливо смотреть на дверь, ожидая моего появления.

Пожалуй, в Сесилию можно было бы влюбиться.

Войдя в каюту, я аккуратно заберу хлыст из её зубов и отложу в сторону. Безусловно, рабыне, пусть желанной и лелеемой, благодарной за доброту хозяина, держащего её в беспомощной неволе, которой она сама желает, наслаждающейся своим подчинением, нельзя позволять забыть о том, что она — рабыня и только это. Соответственно, не надо упускать случая связать её, завязать глаза, заткнуть рот, походя ударить и так далее, чтобы напомнить ей о её статусе, о том, что она — женщина, и она принадлежит, что она — самка, и что она — рабыня своего хозяина. Эти нюансы, поскольку она — рабыня и желает быть рабыней, подтверждают ей её неволю и заверяют её в том, кто она есть и кем желает быть, то есть рабыней своего господина.

Остановившись у сходни, я посмотрел вверх на «Речного Дракона». Лициний Лизий стоял у фальшборта, облокотившись на планширь, и смотрел вниз. Он поднял маленькую коробку, содержавшую кости и раковины, и, встряхнув её, а затем, указав на рабыню, которую тащили по сходне, прокомментировал:

— Я вижу, что у вас тоже есть сувенир с Конца Мира.

Я махнул ему и поспешил вверх по сходне.

Едва я шагнул на палубу, как матросы втянули сходню на корабль.

Сброшенные докерами с кнехтов швартовы были втянуты внутрь «Речного Дракона».

Я наблюдал как полоса воды уже лизавшей доски причала, начала расширяться. Обернувшись, я увидел, как усиленные досками паруса медленно поднимались вверх, подставляя себя ветру.

Рабыня, всё ещё находилась на палубе, под присмотром моряка, не торопившегося уводить её вниз.

— Что Вы собираетесь сделать со мной? — спросила Адрасте.

— Скорее всего, продам тебя в Брундизиуме, — ответил я.

— Нет! — вздрогнула она.

— Вместе с другими рабынями, — добавил я.

— Нет, нет! — заплакала женщина.

— На твоём месте, — решил посоветовать я, — я бы воздержаться от раскрытия своего прошлого и истории.

— Вы не можете продать меня! — прошептала она.

— Не бойся, — успокоил её я. — Учитывая, что на свои редкие публичные выступления, Ты выходила в вуали, немногие знают прежнюю Убару Ара в лицо. Кроме того, я не думаю, что есть вероятность, что кому-либо может прийти в голову искать прежнюю Убару Ара среди девушек продаваемых одна за другой на дешёвом рынке Брундизиуме.

— На дешёвом рынке? — опешила она.

— Конечно, — кивнул я. — Это будет забавно. Но ещё и по той причине, что на таком рынке меньше вероятность того, что там появится кто-нибудь, кто мог бы тебя узнать.

— Но на таких рынках ошиваются в основном бедняки, люди из самых низов, — ужаснулась рабыня.

— Радуйся, — посоветовал я, — на таком рынке Ты можешь стать товаром в настоящей сделке.

— Животное! — прошипела она.

— Возможно, Ты предпочла бы Курулеанский рынок в Аре, — намекнул я.

— Но кто купит меня там? — простонала моя бывшая компаньонка.

— Тот, кто предложит самую высокую цену, — ответил я.

— На таких рынках, — сказала она, — девушки уходят за медь!

— Я в курсе, — кивнул я.

— Вас, конечно, это позабавит! — всхлипнула Адрасте.

— Конечно, — не стал отрицать я.

— Тарск! — выплюнула она.

— Несомненно, со временем, — сказал я, — Ты пройдёшь через десятки продаж, на твоей шее побывают десятки ошейников, Ты сменишь десятки хозяев.

— Я ненавижу вас, — процедила моя бывшая компаньонка.

Я же, повернувшись к матросу, которому поручил присматривать за рабыней, и повторил свой прежний приказ:

— Раздень её и проследи, чтобы она оказалась на цепи среди самых низких рабынь, в самом грязном из рабских трюмов.

— Похоже, она и в самом деле, низкая рабыня, — заключил моряк.

— Ты прав, — подтвердил я, — она низкая рабыня, ниже некуда.

И тогда рабыню, бросающую на меня умоляющие взгляды через плечо, потащили прочь с моих глаз.

Мне пришло в голову, что временами, во время нашего разговора, она была недостаточно почтительна к свободному мужчине, но я не решил, что это не критично. Скоро ей предстоит изучить уважение рабыни, и свою новую судьбу в этой жизни.

Я вернулся к фальшборту. Причал медленно уплывал вдаль. Над головой хлопнули паруса, поймавшие ветер. Оторвав взгляд от причала, я поднял голову и нашёл в вышине башни твердыни сёгуна Лорда Темму. Изящные крыши замка подпирали облака, среди которых я разглядел парящего тарна. Затем я перенёс внимание на восток, где широкие, зелёные просторы Тассы, тянулись до самого горизонта.

Я думал о проницательном, терпеливом, блестящем офицере Лорде Нисиде, о вечно колеблющемся тучном Лорде Окимото, поэте и мастере каллиграфии, и о Лорде Темму, чьи раскосые глаза с жадностью смотрели на юг, в сторону доминионов Лорда Ямады. Я вспоминал Харуки, продолжавшем ухаживать за садом сёгуна. Я вспоминал смелого, молодого Таджиму, блестящего и сурового командира кавалерии, и его рабыню, красавицу Незуми. Вспоминал я и невысокого, коренастого, плотного мужчину, в руках которого меч мог петь и разрубать рисовое зёрнышко на лбу человека.

А далеко впереди, по ту сторону Тассы нас ждал континент.

Конец Мира остался за кормой.