Джон Норман - Контрабандисты Гора [ЛП]

— Я думаю, — сказала я, глядя на него снизу вверх, — Господин просто влюблён в свою рабыню.

Он замахнулся плетью, и я в страхе зажмурилась, ожидая удара. Но удара не последовало. Когда я открыла глаза, я увидела, что его рука дрожит от гнева, но затем он опустил плеть. Он выглядел угрюмым и насупленным. Я вовсе не хотела разозлить его. И уж тем более я не хотела оскорбить или унизить его. Но настолько ли это невероятно, что свободный мужчина мог бы полюбить рабыню? Должны ли его за это высмеивать его товарищи и презирать свободные женщины? Почему мужчина может испытывать приязнь к слину или кайиле, но не к рабыне? Впрочем, подумала я, рабыня это другое. Её следует презирать, пренебрегать и держать в бесчестье, поскольку она — рабыня.

Он грубо сунул плеть к моим губам.

Я была напугана.

Разумеется, это не было действием того, кто мог бы испытывать тёплые чувства к рабыне. Насколько глупым теперь казалось моё замечание мне самой. Я что, забыла о том, что была рабыней?

— Тебя что, не обучали? — процедил мой похититель.

И я принялась проявлять внимание к плети, целуя и облизывая её упругую кожу. Я делала это мягко, медленно, нежно, тщательно, покорно, почтительно и, боюсь, обольстительно. Наконец мужчина убрал плеть от моего лица, и я откинулась назад, приняла прежнее положении и замерла в ожидании. Если девушка недостаточно хорошо обслужит плеть, то ей следует быть готовой к тому, что плеть хорошо обслужит её.

К моему облегчению он спрятал, так и не применённый и даже не развёрнутый инструмент дисциплины, назад в свой рюкзак.

Церемония целования плети может быть прекрасным ритуалом, к котором рабыня признает свою покорность, своё подчинение доминированию мужчины. Это может быть очень красиво. Плеть, конечно, сама по себе, является символом доминирования. Судя по тому, с какой грубостью плеть была поднесена к моим губам, у меня не осталось никаких сомнений в том, что мои предположения относительно того, что мой хозяин мог бы питать к своей рабыне некие тёплые чувства, имели мало общего с реальностью. Фактически, это действие было больше выражением раздражения или презрения, признаком того, что владелец мог бы отнестись неодобрительно, и быть не в состоянии терпеть недозволительную самонадеянность со стороны своей собственности, простого животного.

Я должна была бы лучше думать, прежде чем что-то сказать.

— Ты думаешь, что в рабыню можно влюбиться? — спросил он.

— Простите меня, Господин, — попросила я.

— Рабыню, — сказал мужчина, — следует доминировать, подчинять, использовать для работы и удовольствий, пока она не заплачет и не закричит от потребностей.

— Да, Господин, — не стала спорить с ним я.

— А тебя следовало бы выпороть, — добавил он.

— Так выпорите меня, — предложила я, — чтобы я смогла ещё лучше уяснить, что я — ваша.

— Я наговорил много чего, о чём я не хотел говорить, хотя, наверное, должен был это сказать, — вздохнул он. — Я раскрыл те истины, которые тревожили меня и казались постыдными. Да, я признал наличие необоримого желание к тебе, жестокого как шторма Тассы, и столь же непреодолимого, сколь и неизменного, с которым я боролся, пытаясь избавиться от этой необъяснимой, мучительной жажды, и справиться с которой я оказался не в состоянии. Все мои намерения исчезли как дым, вся моя решимость рассыпалась, стоило мне увидеть тебя. А значит, Ты должна быть моей. И я не знал бы отдыха, пока Ты не стала бы моей. Ты должна была принадлежать мне. И теперь Ты, глупая земная шлюха, смеешь говорить о чувствах? Лучше дрожи и говори о подчинении, обладании и владении, да-да, владении, как любым другим предметом, товаром или животным. Именно этим Ты являешься, и только этим, предметом, товаром и животным, и именно этим Ты и будешь, разве что теперь в моём ошейнике! Да, Ты желанна, спору нет, и потому тебя хотят и жаждут, но тебя хотят и жаждут как ту, кто Ты есть, как рабыню, никчёмную, бессмысленную рабыню!

— Да, Господин, — сказала я.

Я видела, что он будет моим повелителем. Но какая рабыня хотела бы чего-то иного?

— Может, Ты хочешь быть свободной женщиной? — осведомился он.

— Нет, Господин, — ответила я ему. — Я — рабыня. Это то, чем я хочу быть.

— Жаль, — протянул мой владелец. — Если бы Ты заявила, что хотела бы быть свободной женщиной, то было бы приятно держать тебя как самую презренную из рабынь.

— Я думаю, Господин, — сказала я, — что такая женщина очень скоро начала бы просить, чтобы Вы оставили её своей рабыней, и боялась бы только того, что Вы могли бы продать её.

— Это интересное воздействие ошейника на женщину, — заметил мужчина.

— Мы принадлежим ему, — признала я.

— Я ненавижу тебя, — бросил он.

— Я попытаюсь сделать всё возможное, чтобы понравиться вам, — пообещала я.

— Ты будешь принадлежать мне, как немногие из рабынь принадлежали самым суровым хозяевам, — предупредил он меня.

— И именно так я хотела бы принадлежать, — заверила его я.

— Я слишком долго ждал, — сказал мужчина, — когда Ты станешь моей.

— И я тоже, — прошептала я, — так долго ждала этого момента.

— Нам пора отправляться, — сообщил мне он.

— Да, Господин, — вздохнула я.

Он повернулся и внезапно напрягся. Его взгляд был направлен в небо. Я тоже повернула голову туда и затенила глаза ладонью. Я не сразу смогла разглядеть то, что его взволновало. Но вот, наконец, я увидела это. Чёрную точку далеко в небе.

— В кусты, — коротко скомандовал он.

Я вскочила и метнулась к зарослям кустарника, из которых не так давно появился Господин Аксель. Мой хозяин подхватил свой рюкзак и через мгновение присоединился ко мне. Мы оба замерли, присев на корточки.

— Вероятно, вернулся разведчик, — пробормотал мужчина. — Ищет отставших и дезертиров.

— Может быть, всего лишь проверяет, не сопровождается ли корабль? — высказала своё предположение я.

— Не шевелись, — предупредил мой похититель.

Мне оставалось только пожалеть, что мне досталась белая туника. Насколько уместнее была бы в такой ситуации одежда женщин-пантер, сливавшаяся с окружающим фоном, терявшаяся среди теней, ветвей и листвы.

Мужчина медленно извлёк свой кинжал из ножен, и взял его за лезвие.

— Не двигайся, — повторил он своё предупреждение.

Мне не раз случалось видеть, как мужчины состязались около причала, метая ножи в вертикальную доску или столб с нарисованным крошечным кругом. Победителем становился тот, чей клинок воткнулся ближе всего центру этого круга.

Спустя несколько инов мы видели гигантскую тень, скользнувшую по берегу.

— Он улетел, — прошептала я.

— Нет, — не поддержал мой хозяин моего оптимизма.

— Где же он тогда? — спросила я.

— Ушёл вверх по течению, наверное, кружит над корабельным лагерем, остатками причала или частоколом. Откуда мне знать?