Джон Норман - Контрабандисты Гора [ЛП]

— Это имеет какое-то значение? — прошептала вторая.

Две из трёх гореанских лун просматривались сквозь листву. В нескольких ярдах от нас на корточках, опираясь на копьё, сидел часовой. Был ещё один, но он дежурил где-то в другом месте. В свете лун через полог листвы можно было рассмотреть случайные облака, одинокие и неторопливые, проплывавшие в ночной тишине над лесом.

Я лежала и вспоминала тот случай, что произошёл со мной в моём прежнем мире, в месте, казавшемся совершенно невероятным для такой встречи, в проходе большого, переполненного торгового центра. Тогда я заметила, что меня рассматривали так, как могли бы рассматривать рабыню, хотя я была полностью одета. Казалось он, своим пристальным взглядом, словно могучими руками, разорвал и сорвал мою одежду, вскрыв, как будто для оценки рабовладельца, то, что было непозволительно смело прятать под слоями ткани. В тот момент я ощутила, что на меня не просто смотрят, я ощутила, что меня рассматривают, оценивают. Как странно, насколько одно единственное мгновение, одна единственная случайная встреча, может изменить сознание и перевернуть жизнь, переупорядочив существование и его значение. Наверное, уже в тот момент я почувствовала, что где-то замерло в ожидании железо, которым будет отмечено моё бедро, насторожились цепи, готовясь окружить мои конечности, скучает ошейник, которому суждено обнять моё горло. Не ждали ли меня уже тогда, большой, массивный, высокий подиум, по опилкам которого пройдут мои босые ноги, неся меня к моей продаже?

Я заёрзала и пошевелила связанными руками.

Память снова вернула меня в тот полутёмный склад, в котором я лежала на спине у его ног, раздетая и связанная по рукам и ногам, и смотрела на него, возвышающегося надо мною.

Мне довелось увидеть его ещё раз, сквозь прутья выставочной клетки, незадолго до моей продажи, в месте, называемом Брундизиум.

Я не сомневалась, что это именно он был тем, по чьей вине я оказалась в неволе на Горе. Это его невидимая рука привела меня на сцену торгов. Наверное, я должна была бы ненавидеть его, но вместо этого я скорее хотела носить его ошейник.

Конечно, он рассматривал меня как рабыню. И он рассмотрел во мне рабыню. Но рассмотрел ли он во мне свою рабыню?!

Он подозвал меня к прутьям выставочной клетки, чтобы рассмотреть меня снова, но затем отослал меня, небрежно, как рабыню, которой я была.

Той ночью я был продана. И с тех пор я больше его не видела. И наверное больше никогда не увижу снова.

Одна из девушек сказала, что я хотела господина. Несомненно, она была права. Какая рабыня не жаждет найти своего господина? И какой мужчина не жаждет найти свою рабыню? Я начала ощущать, и теперь довольно часто, некое беспокойство в своём животе, некий дискомфорт, который, я боялась, со временем мог стать нестерпимым и невыносимым. Я даже представить себе боялась, насколько ужасны могли оказаться потребности рабыни, и насколько беспомощна она в их плену. Конечно, я должна сопротивляться росту рабских огней внутри моего тела! Насколько же беспощадны мужчины! И как забавляет их то, что они с нами сделали. Так не лучше ли быть ледяной свободной женщиной, рафинированной и сдержанной, не терзаемой потребностями её тела, не обеспокоенной, инертной и безмятежной? Что это по сравнению с ошейником, осознанием себя принадлежащей, как могло бы принадлежать животное? Что настолько преобразовывает нас, заставляет жалобно и беспомощно ползти к ногам рабовладельцев? Я помнила, как рабыни в доме, где меня обучали, стонали и кричали, царапали пол и умоляли. Я ни в коем случае не должна позволить себе так страдать, ни в коем случае не должна позволить себе становиться не больше, чем никчёмной, выпрашивающей ласки игрушкой властного животного. Но я боялась, что как бы я изо всех сил ни сопротивляясь этому, как бы ни трепетала перед этим, это могло быть сделано со мной, и это будет сделано со мной. Я была кейджерой! Но, спрашивала я себя, действительно ли свободные женщины настолько отличаются от нас? Сколькие из них, задавалась я вопросом, в одиночестве своих спален, рыдали, стонали и ворочались под одеялами, в расстройстве избивая свои шелковистые, холодные от их слёз подушки?

Было уже довольно поздно.

В доме мне преподали кое-что о том, как нужно ублажать мужчин, и охранники, которые под наблюдением, как это общепринято, испытали и проверили меня, похоже, были довольными моими реакциями, пусть и рудиментарным и зарождающимися, какими они, возможно, были на тот момент. В последний раз я просила его не оставлять меня, но он, смеясь, оттолкнул меня от себя. Конечно, к тому времени, как я вышла на аукцион, у меня уже было некоторое понимание того, чем я была, и что будет от меня ожидаться. Охранники в темнице были более милосердны, и мы все там находившиеся, в том числе и я, иногда соперничали друг с дружками за то, чтобы ублажить их.

Я никак не могла уснуть, то и дело перекатываясь с боку на бок на опавших листьях под лунами Гора.

Конечно, моё тело говорило мне о моей потребности в господине. Я предположила, что со временем, оно начнёт просить и требовать господина.

Я часто вспоминала одного мужчину, чаще других, чаще всех остальных.

Но он так и не использовал меня для своего удовольствия.

Как глупо, что девушка жаждет определённого господина, что должен быть тот к чьим ногам она желает прижать свои губы больше всего.

Она что, не знает, что она — простая рабыня, предмет, посуда для удовольствия мужчины, для удовольствия любого мужчины?

Я никогда не увижу его снова.

Он отослал меня, бегло осмотрев в выставочной клетке. Мы теперь находились где-то, далеко на севере. Брундизиум остался далеко позади. Я не знала, куда нас ведут, за исключением того, что то место называют тарновым лагерем.

Я никогда не увижу его снова.

Я плакала, нежеланная, покинутая, варварка рабыня.

Я немного покрутила руками в верёвках. Это было бессмысленно, конечно. Меня связал гореанский мужчина. Я была беспомощна, крайне беспомощна.

Последнее, что я услышала перед тем как провалиться в сон, была смена часовых.

Конечно, я выкинул мысли о ней из своей головы, по крайней мере, я собирался это сделать. Разумеется, единственной причиной того, что я сел на корабль, взявший курс на север, было любопытство, или интригующий риск возможного приключения. Кроме того, я, по тем или иным причинам, не смог добраться до Дафны, одного из Дальних островов, где было назначено рандеву с небесным кораблём. Я рискнул предположить, что он успешно взлетел и покинул планету. Если блокада и существует, то в ней, похоже, хватает дыр. Это почти, как если бы это дело было поручено облакам, которые существуют неустойчиво, или отличаются по своей суровости, время от времени и вовсе рассеиваясь. Приятно, конечно, изучать предложения мира рабынь, рассматривать, прицениваться, делать выбор, увы, ограниченный количеством капсул в невольничьем трюме. Насколько невинны они, и как наивны, сколь о малом они подозревают. Некоторые — тщеславные маленькие штучки, другие — необычайно красивые и сложные. Конечно, трудно быть сложной, когда стоишь на коленях, склонив голову, а твоё горло окружает рабский ошейник. Полагаю, что многие из них, хотя я в этом не уверен, никогда не думали о прилавке невольничьего рынка, или о том, сколько за них могли бы предложить, после того, как их продемонстрируют во всей красе на сцене аукциона. Уверен, немногие из них могут представить себя собственностью, соответственно и подходяще отмеченной клеймом и ошейником, хотя в это трудно поверить, поскольку очевидно, что они рабыни. Впрочем, не исключено, что будучи рабынями, они часто рассматривают такие вопросы. Кто может это знать наверняка. В любом случае приятно срывать рабские фрукты, ловить в свои сети фигуристых рабских животных и доставлять их на рынок. Мы обычно прячем и защищаем наших свободных женщин, скрываем их красоту одеждами и вуалями. А вот мужчины мира рабынь выставляют своих женщин напоказ, словно специально, чтобы мы могли оценить и приобрести их. Возможно, если бы они поняли, что их женщины были рабынями, то сами надели бы на них ошейники, и затем защищали бы их гораздо лучше. Трудно сказать. В любом случае, конечно, я забрался так далеко на север не для того, чтобы следить за рабыней, никчёмной шлюхой и к тому же варваркой. Это было бы невероятно. Она была ничем для меня. Кто захотел бы такую? Она была дешёвым товаром. Её даже не удалось продать за полный тарск. Скорее уж я прибыл на север ради денег, или из любопытства, или, по крайней мере, в поисках приключений. Но никак не ради рабыни, разумеется. Возможно, её здесь даже не было, да даже если и была, какое это будет иметь значение? Кому она может быть интересна? Почему, снова и снова задавался я вопросом, я подписал договор и прибыл в такое далёкое от цивилизации место. Что я надеялся здесь найти? Почему, спрашивал я себя, по какой причине я проявил такую безалаберность и даже безразличие к действительно важным вопросам, и так необъяснимо потратил время в Брундизиуме, что привело к моему опозданию с отправлением к точке рандеву на Дафне? Обычно я щепетилен, и даже скрупулезен в таких вопросах. Впрочем, всегда можно снова, конечно позже, рассмотреть возможность посещения рабских садов, стрижку далёких рабских отар. Несомненно, я так и поступлю. В такой работе есть много приятных аспектов, к тому же она неплохо оплачивается.