Джон Норман - Контрабандисты Гора [ЛП]

— К западу от причала, около вешек, есть небольшая рощица туровых деревьев, хорошо увитых тур-пахом, — сказала мне Релия. — Мужчины расчистили большую её часть. Лианы на ветвях со вчерашнего дня уже достаточно подсохли. Набери корзину листьев, больше не надо, и принеси её на нашу кухню.

Нашей была кухня номер пять. Корабельный лагерь, как и тарновый, был разделён на несколько секций, в каждой из которых имелось своё собственное руководство, домики офицеров, бараки, додзе, столовые, кухни, рабские конуры и так далее. Нашей конуре был присвоен номер пять. Некоторые удобства были общими, например, рабские бараки.

— Да, Госпожа, — отозвалась я, боюсь, задрожав.

— Как Ты себя чувствуешь этим утром? — обеспокоенно поинтересовалась Релия.

— Прекрасно, Госпожа, — поспешила заверить её я.

— Я волнуюсь за тебя с той самой ночи, когда разыгрался большой шторм, — объяснила она. — С тобой теперь всё хорошо?

С той ночи прошло уже четверо суток. И этим утром, впервые с тех пор, у меня появилась возможность оказаться в менее посещаемой области лагеря. Так мне назначили. Релия не имела никакого контроля над составлением графика.

— Да, Госпожа, — вздохнула я. — Я говорила глупости. На мне ошейник.

— Какой ошейник? — уточнила первая девушка.

— Рабский ошейник, — ответила я.

— Вот и не забывай об этом, — посоветовала мне она.

— Не забуду, Госпожа, — пообещала я, подумав про себя, что её собственная симпатичная шея заперта в точно таком же.

— Там будет недалеко до вешек, — предупредила Релия.

— Да, Госпожа, — кивнула я.

— Держись от них подальше, — потребовала она.

— Конечно, Госпожа, — заверила её я.

Вскоре после этого разговора я уже шла по причалу в сторону деревьев. Корзину, как было заведено, я несла на голове. Это — одно из первых умений, которые изучает рабыня. При этом красиво поднимается грудь. Мужчинам это нравится.

Мне не следовало спешить. Я не имела права споткнуться. Я не должна была продемонстрировать ни малейшего признака страха, и той бури эмоций, что бушевала во мне.

Земля была мягкой от пропитавшей её влаги. Последние дни часто шли дожди, самый сильный из которых случился четыре дня назад, в ночь, как её называли, большого шторма. Наконец-то, у меня появился шанс максимально близко подойти к вешкам. Последние два дня выдались тёплыми. В воздухе висела влага. Доски причала нагрелись на солнце и приятно согревали теплом моим босые ноги. Лёгкий встречный бриз прижимал тунику к телу и трепал подол сзади. Сырость хорошо чувствовалась сквозь тонкую реповую ткань, лёгкую, пористую и липнущую к телу, самый распространённый материал для предметов одежды рабынь. На мне была короткая, едва доходившая до середины бедра, туника без рукавов. Такие туники оставляют немного места для полёта воображения. Раздевающий узел, а именно такую тунику я теперь носила, был завязан на моём левом плече, где это было бы удобно для руки мужчины правши. Разумеется, на мне не было никакого нижнего белья, такие предметы одежды для рабынь просто не предусмотрены. Мы должны быть всегда удобно доступны для наших владельцев. Говорят, что в такой тунике женщина более обнажена чем, если бы просто была голой. Это, конечно, не соответствует действительности, и мы дорожим любым лоскутком ткани, которым бы нам разрешили прикрыть наготу. Однако это высказывание имеет под собой основание, в том смысле, что туника объявляет женщину рабыней. Фактически, она говорит от лица своей носительницы: «Я — рабыня, я такова, что Вы можете сделать со мной, что вам захочется». И разве она, с этой точки зрения, в своей крошечной тунике, в глазах свободных людей не выглядела нагой, более обнажённой, чем если бы была просто голой, голой в психологическом отношении, в социальном и социально-этическом отношении? Утро выдалось безоблачным, яркое солнце слепило глаза. Моё сердце билось о рёбра с такой силой и быстротой, словно собиралось проломить их и выскочить наружу. Мне оставалось пройти совсем немного, и вот он — конец причала. На Горе, будучи рабыней, в одной тунике и ошейнике, я стала намного более чувствительной к тому, что меня окружает и к многочисленным значениям этого, чем это имело место на Земле, с её шумом и суетой, блеском и беспорядком, грязью и предметами одежды, которые мне самой теперь начинали казаться диковинными и варварскими, служившими лишь для того, чтобы спрятать свою природу и спрятать себя от мира и природы. Здесь, будучи практически обнажённой и полностью принадлежащей, я вдруг стала острее, чем когда-либо в своём родном мире, ощущать нежное дуновение ветерка, брызги дождя, влажную траву под ногами, аромат цветов, структуру ткани. Насколько свеж и чист был мир, этот мир, насколько богат и чувственен. И было множество других текстуры, чувств и эмоций, от осознания того, что ты принадлежишь и должна повиноваться, от понимания того, что ты будешь наказана, если тобою окажутся недовольны, до мелочей вроде ощущения дерева под коленями, когда стоишь на них перед свободным мужчиной, чувства ремня затянутого на теле, холода рабских наручников, тяжести кандалов, волокон верёвок, в которых ты лежишь связанная и беспомощная.

— Тал, вуло, — поприветствовал мужчина.

— Тал, Господин, — отозвалась я.

— Тал, таста, — улыбнулся другой.

— Тал, Господин, — улыбнулась я в ответ.

— Тал, девка в ошейнике, — помахал рукой третий.

— Тал, Господин, — поздоровалась я.

Одна из моих первых наставниц объяснила нам в чём состоит разница между женщиной и девкой. Девка носит ошейник.

Я боялась встречаться взглядом со свободными мужчинами. Это может быть самонадеянным поступком. Рабские девки обычно стараются избегать смотреть в глаза свободного мужчины, если только ей не прикажут это сделать. Это может быть пугающим опытом. Мы — рабыни. И меня предупреждали, что ещё более пугающим опытом может стать встреча взглядом со свободной женщиной. Я ещё ни разу не встречалась ни с кем из свободных женщин, и, признаться, не горела желанием получать такой опыт. Посмотреть в глаза свободной женщины без её явной команды сделать это, как мне говорили, вероятно, приведёт к удару хлыстом, который многие из них носят с собой. Они нас ненавидят. И, конечно, мы, чьи тела практически обнажены, а шею окружает ошейник, принадлежащие и беспомощные животные, находимся полностью в их власти. Нам остаётся только надеяться, что нас защитят наши владельцы.

Я остановилась, чтобы ещё раз посмотреть на огромный корабль, деревянной горой возвышавшийся над причалом. Высоко вверху я увидела мужчину, облокотившегося на планширь и наблюдавшего за цепочкой мужчин с мешками на плечах, поднимавшихся по сходне с причала на борт.