Джон Норман - Заговорщики Гора [ЛП]

На той вечеринке я, впервые в своей жизни, узнала кое-что о том, каково это, быть рассматриваемой как рабыня. И конечно, я не могла самостоятельно избавиться от ошейника, если только не обратиться за помощью к инструментам. Соответственно, он надёжно сидел на моей шее. Это был первый раз, когда я носила запертый ошейник. Интересно, хотя в то время я ни за что не решилась бы рассказать об этом кому бы то ни было, но я была эротически взволнована, даже, несмотря на весь тот стыд и позор, в который меня окунули. И передо мной со всей остротой встал вопрос, не была ли я шлюхой или даже чем-то меньшим? Да ещё эти колокольчики, отмечавшие своим перезвоном каждое, даже самое осторожное из моих движений. Ношение этих аксессуаров, будило во мне очень странные ощущения. Неким непостижимым образом, это тоже возбуждало меня. Порой мне казалось, что в их звоне слышалось: «Ты — рабыня! Ты рабыня с колокольчиками на ноге!».

Зато мы все трое, я, Ева и Джейн, оказались самыми популярными на той вечеринке, по крайней мере, среди молодых людей. Много раз, причём, я была уверена, что в большинстве случаев совершенно излишне, нас подзывали, чтобы обслужить того или иного из них. Думаю, это не слишком нравилось некоторым из наших сокурсниц, сидевших за столами.

— Эй, рабыня, — окликнула меня Нора, в роскошных одеждах восседавшая на троне Убары, — ко мне!

Мне ничего не оставалось, как поспешить к её месту и встать перед нею на колени, низко склонив голову.

Как должно быть рада она, моя соперница, подумала я, видеть меня перед собой в таком виде!

— Мои руки жирные от мяса, — капризно надула губы она. — Подползи поближе.

А затем, не прекращая болтать с молодым человеком, сидевшим рядом с ней, она схватила меня за волосы, не обращая внимания на мой стон боли, подтянула ещё ближе и, крепко удерживая лицом вниз над столом, тщательно вытерла свои руки о мои волосы.

Закончив с этой процедурой, Нора повернулась ко мне, окинула делано удивлённым взглядом, словно только что заметила, и бросила:

— Пошла прочь!

Я отошла к стене и опустилась там на колени. Мои глаза горели от слёз. Головы я не поднимала.

— Ко мне, — скомандовала она в другой раз, а когда я оказалась в нескольких футах от неё бросила: — Стой!

Миссис Роулинсон достаточно ясно дала нам понять, что в такой ситуации следует немедленно вставать на колени.

— Ты, должно быть, голодна, — засмеялась Нора.

Мы, действительно, были голодны, поскольку прикасаться к еде во время банкета нам не разрешили. Кроме того, следуя инструкциям миссис Роулинсон, нас не пустили на обед, а позже держали взаперти в комнате позади кухни, пока не накрыли большим покрывалом и не вывели в комнату отдыха, теперь оформленную как банкетный зал. Нам было приказано опуститься на колени, а затем покрывало резко сдёрнули, отбросив далеко в сторону, выставив нас напоказ, в камисках, ошейниках и колокольчиках.

— Рабыни! — объявила миссис Роулинсон, стоявшая над нами в обычной своей одежде, указав на нас экспансивным жестом.

Кто-то встретил наше появление смехом, кто-то удивлёнными вздохами. Дело в том, что даже наши сокурсницы не были проинформированы о том, как мы будем выглядеть. Кое-кто из молодых людей не удержался от криков, вульгарных звуков и благодарных, даже где-то восторженных аплодисментов.

Потом, по резкому хлопку рук миссис Роулинсон, мы вскочили и поспешили на кухню, чтобы принести угощение, конфеты, леденцы, орехи, вазы с фруктами, тарелки с травами, подносы с круглыми караваями хлеба, разделёнными на восемь ломтей, много закрытых блюд тушёных овощей и горячего мяса, кувшины с вином и так далее. Расставив всё это на сервировочном столе, мы начали обслуживать гостей, подавая им требуемые ими блюда.

— Итак, Ты голодна? — повторила свой вопрос Нора.

Я несколько растерялась, не зная, что мне делать.

— Ты можешь говорить, рабыня, — подсказала мне она.

— Да, — ответила я и, запнувшись, добавила: — Госпожа.

Миссис Роулинсон предупредила нас, что те, кто носит ошейники, должны говорить только правду. Какими уязвимыми делает их это. Но они ведь не свободные женщины.

Нора взяла какие-то объедки со своей тарелки и, разбросав их по полу перед собой, сказала:

— Вот, поешь.

Горя от стыда, но при этом, дико страдая от голода, я подползла к кусочкам пищи и, опустив голову, не пользуясь руками, быстро собрала их с пола губами. Это был первый разом, когда меня кормили подобным образом. Странно, но я была рада, что меня накормили, и даже благодарна.

И снова меня ошарашил вопрос, а не рабыня ли я? И следующим, что пришло мне в голову, было то, насколько значимей было бы это для меня, если бы эти объедки были бы брошены на пол не Норой, а рукой мужчины!

Неожиданно меня накрыла волна странных эмоций, почти лишившая меня способности двигаться, ошеломившая меня внезапным, важным пониманием, смыслом, многозначительностью.

Каким значимым внезапно показалась мне моя поза, моя одежда, колокольчики на моей лодыжке, ошейник на моей шее. Какой маленькой я показалась себе, какой униженной и презренной, никчёмной и беспомощной!

Но это понимание поражало и пугало меня не только своей содержательностью, столь глубокой и постижимой при данных обстоятельствах, но и присутствующей в этом правильностью, уместностью и законностью!

Не могло ли случиться так, что я, несмотря на своё происхождение и положение, воспитание и образование, на влияние господствующей идеологии, была рабыней?

Уже с того момента как началось моё половое созревание, я заподозрила, что некоторые женщины были рабынями. Не была ли расцветающая тонкость моего тела, как и тел всех других женщин, результатом бесчисленных поколений естественного отбора, основанного на мужской жажде? Не были ли мы завидными призами, товаром, который наравне с фруктами и животными, следовало захватить и использовать? Не были ли мы выведены, чтобы быть источником наслаждения для владельцев? Не были ли мы выведены природой, для верёвок и сетей? Не было ли это своего рода селекцией для аукционной площадки?

Да, думала я, должны существовать те, кто родились рабынями, те женщины, которые не могут быть целыми, не будут удовлетворены, никогда не познают истинного счастья, пока не окажутся у ног мужчин, принадлежащими и покорёнными.

Могло ли быть так, что я была именно такой?

Никогда, никогда!

Конечно, нет! Разумеется, нет!

Это шло вразрез со всем, что мне говорили, со всем, что мне преподавали.

А может, всё то, что мне говорили, было ложно, а всё то, чему меня учили, не соответствовало действительности?

Кем я была? Чем я была?

Я услышала шорох одежды и лёгкие шаги рядом со мной. Нора встала со своего места и обошла вокруг меня. Стоя на четвереньках, я не могла видеть, но не сомневалась, что в руке она держала выданный ей в начале вечеринки хлыст.