Джон Норман - Заговорщики Гора [ЛП]

Через мгновение на пол рядом со мной брякнулась металлическая миска.

Набравшись смелости, я подняла голову, чтобы посмотреть вверх. И тут же почувствовала кончик её хлыста, прижавшийся снизу к моему подбородку. Послушная его давлению, я подняла голову ещё выше, а затем, всё так же стоя на четвереньках, направляемая лёгким давлением хлыста, то на одну щёку, то на другую, повернула лицо сначала влево, потом вправо, и снова вперёд, будучи показанной парням, сидевшим со скрещенными ногами, и девушкам, стоявшим на коленях. Некоторые из гостей уже разлеглись около низких столов, но ради такой забавы, приподнялись, опираясь на локти.

— Смазливая штучка, не так ли? — обратилась к гостям Нора.

Её слова были встречены с полным согласием. Особенно это касалось молодых людей.

В нашем женском сообществе за такими вещами следили строго. Ни одну студентку не приняли бы в кандидатки, уже не говоря о приёме в сообщество, если она не отвечала определённым стандартам.

В институтском городке на наше сообщество кто-то смотрел с завистью, кто-то с презрением. Иногда его называли «домом безголовых красоток», иногда «гаремом» или «невольничьим рынком», что, как я предполагала, было намёком на продуманную продажу девушек, если можно так выразиться, лицу, предлагающему самую высокую цену. Кто-то из парней даже сравнил наше общежитие, в шутку, конечно, с «садом удовольствий». Впервые услышав такой эпитет, я не без оснований заключила, что вполне могла быть не единственной, кто успел познакомиться с определенными формами запрещенной литературы. Я, конечно, не стала расследовать данный вопрос, поскольку меня пугала сама мысль о том, чтобы встретить мужчину, знакомого с такими книгами, но выражение ему было явно знакомо, а его смысл известен. И, в то же самое время, меня мучил вопрос, каково бы это могло бы быть, находиться внутри стен такого места, ждать звонка, извещающего меня своими особыми, значимыми для меня нотами, что я немедленно должна спешить в комнату подготовки и приготовить себя к рабскому кольцу моего господина.

— Думаю, что она отлично выглядит в ошейнике, не так ли? — не унималась Нора. — И я даже думаю, что она ему принадлежит, не правда ли?

Я не могла снять его. Он был заперт на замок на моей шее.

Краем глаза я увидела миссис Роулинсон, стоявшую позади. Её лицо растянулось в довольной улыбке. Я вспомнила, что наказана, причём хорошо наказана.

Я и раньше подозревала, что вид женщины в ошейнике действует на мужчин возбуждающе. Но знали ли мужчины, задавалась я вопросом, что ношение ошейника оказывает подобный эффект и на его носительницу.

У меня не было никаких сомнений в том, что довести до оргазма покорную, отдающуюся, беспомощную рабыню можно было легко и непринуждённо.

А какой у неё был бы выбор?

Да ни какого!

Но знали ли мужчины, как нетерпеливо ищет рабыня объятий сильного господина? Можно предположить, что да. Конечно, им должны быть известны потребности и страсть рабыни. Насколько беспомощной становится женщина, как только в ней разгорятся рабские огни. Могут ли рабовладельцы не понимать беспокойство рабыни, её стоны, её косые взгляды, узел неволи в её волосах, преклонение колен перед ним, жалобное прижатие её губ к его ногам в надежде привлечь к себе его внимание?

Конечно, самые крепкие цепи на рабыне — это её природа и её потребности.

И внезапно передо мной ребром встал вопрос, каково бы это могло быть, повстречать мужчину, настолько зрелого и сильного, настолько властного и страстного, что он не удовлетворился бы ничем иным кроме как владеть мною абсолютно и полностью, ничем иным, кроме как видеть меня своей собственностью, ничем иным, кроме как иметь меня своей рабыней.

Каково было бы, оказаться у ног такого мужчины?

Но может ли существовать такой мужчина? И есть ли где-то такое место, такой мир, где живут такие мужчины?

Вопросы Норы были встречены с очевидным согласием.

Её хлыст привлёк моё внимание, а также и внимание гостей, к миске, поставленной передо мной.

В этой миске была налита вода.

— Лакай, — бросила мне Нора.

— Пожалуйста, нет, — попыталась протестовать я.

— Пожалуйста, нет, что? — спросила она.

— Пожалуйста, нет, Госпожа, — исправилась я.

— Лакай, — приказала Нора, подпустив суровости в голос.

Я опустила голову и, как была на четвереньках, не пользуясь руками, припала губами к воде. Я пила как рабыня. И как странно было для меня, свободной женщины, совершать такое действие в такой позе. Что за ощущения вспыхнули в моём теле! Странные ощущения, необъяснимые. Я не могла их постичь. Но, конечно, я была наказана. Мне нельзя было этого забывать. Это должно быть всем, что это было, всем, чем это могло быть. Но какие это были ощущения! Настолько ошеломительные, вызывающие слабость в конечностях, переполняющие всё моё естество! Не могло ли быть так, спрашивала я себя, что я была рабыней.

Я успела сделать только глоток или два, когда Нора пинком вышибла миску из-под моих губ. Миска скользнула по полу и опрокинулась.

— Неуклюжая рабыня! — обругала меня она.

И в следующий момент, внезапно, я почувствовала жгучий кожаный дождь, обрушившийся на мою спину. Я рухнула на живот, зашлась в крике, покатилась по полу, пытаясь уклониться от обжигающих ударов, которые раз за разом падали на меня. Наконец, я вскарабкалась на колени и, опустив голову к полу, прикрыла её руками. Нора нанесла ещё несколько ударов, наотмашь стегая по моим рукам, спине и икрам, после чего, возможно, утомившись, вернулась на своё место.

— Какая небрежная, неуклюжая рабыня, — презрительно бросила она.

Я вздрагивала от рыданий и боли. Я и раньше не могла похвастать особой храбростью, но теперь Нора просто раздавила меня. Я была побеждена ею, разбита и подчинена. Она победила. Я даже не смела думать о себе как о свободном человеке. Я ощущала себя, чем-то другим, чем-то беспомощным, бессмысленным и недостойным. На мне был камиск, ошейник и колокольчики. Я была всего лишь наказанной рабыней. И я вдруг поняла, что постараюсь сделать всё возможное и невозможное, чтобы не вызвать её недовольства.

Кожа преподала мне моё место.

Она была госпожой, а я рабыней.

А ещё мне было интересно, страдали ли Ева и Джейн от своего наказания, выставления напоказ, оскорблений и унижений, так же как и я. Вообще-то, я в этом не сомневалась. Да и могло ли быть иначе? Конечно, ни одна из них не прошла через такую порку, какой подвергли меня, но каждой, причём не раз, когда её сочли менее чем полностью удовлетворительной, пришлось ощутить, иногда острый, иногда шуточный удар, по задней части бёдер. Разумеется, несмотря на всё мучение, боль и позор, все мы изо всех сил старались хорошо играть наши роли, поскольку мы отдавали себе отчёт, что за нами постоянно внимательно следила миссис Роулинсон. Она сохранила конфискованные у нас книги, и мы знали, что она могла в любой момент поднять тему, которой мы отчаянно пытались избежать. И всё же меня мучил вопрос, не возникали ли у Евы и Джейн, время от времени, когда они прислуживали гостям, от понимания того, как их рассматривали, несомненно, как никогда прежде, от осмысления своей открытости, уязвимости и беспомощности, от надежды, что ими будут довольны, от страха, что у них этого не получится, ощущения, аналогичные моим, те необъяснимые эмоции, которые могли бы охватывать женщину, когда она ощущает, что её ноги прикрыты не больше, чем обрывком ткани, когда она легонько касается кончиками пальцев своего горла и находит там ошейник, когда она понимает, что принадлежит не себе, а другому, что она его собственность, больше того, что она ему принадлежит, что она его рабыня? Я раз за разом спрашивала себя, сознавала ли миссис Роулинсон то, что она с нами сделала, что она вынудила нас почувствовать, что она вынудила нас заподозрить в самих себе?