Джон Норман - Заговорщики Гора [ЛП]

Всё это время механический краб оставался неподвижным, тем не менее, я была уверена, что, благодаря своим подобным глазам деталям, был в курсе происходящего.

Затем из толпы вышли два кюра и, встав перед машиной, по очереди обратились к ней. Говорили они с явным возбуждением и напором. Одни из кюров носил серебряную цепь, другой — железную.

Когда они закончили, машина, которая не показывала никаких признаков интереса или эмоций во время их выступления, медленно повернулась к кюру, носившему серебряную цепь. Тот тут же начал осторожно пятиться назад, а затем завыл, словно в ярости.

Я не знаю, собирался он убежать или нет, в любом случае ему не оставили шансов сделать что либо. Из двух странных углублений ниже и по сторонам нижних глаз, имевшихся то ли на лице, то ли на груди машины, со щелчком вылетели два подобных дротикам отростка. Каждый, как выяснилось, тащил за собой лёгкий, гибкий металлический кабель. Эти стрелки вонзились в грудь кюра, который в отчаянии попытался выдернуть их, но, мгновением спустя, кабели начали втягиваться назад в машину, и его, сопротивляющегося и спотыкающегося, потащило к постаменту. Вскоре он оказался в пределах досягаемости гигантских подобных ножницам клешней машины. Не в силах смотреть на это, я отвернула голову в сторону. Когда я нашла в себе силы снова взглянуть ну постамент, то увидела, как Луций поднял окровавленную серебряную цепь, с того, что лежало рябом с постаментом, и надел её на голову другого кюра, с этого момента переставшего быть кюром железной цепи. Теперь он был кюром серебряной цепи. Тимарх и Лисимах накинули венки на косматую голову счастливчика, а присутствующие кюры, включая Гренделя, поднялись на ноги, насколько я поняла, поздравляя и приветствуя кюра, на шее которого, я предположила, впервые, теперь висела серебряная цепь.

Внезапно я почувствовала, как меня охватывает дикая слабость и отчаянное желание подняться и убежать из этого места назад в рабскую комнату.

Изнутри машины донёсся рык, и Грендель встал, замерев перед ней.

Многие из кюров наклонились вперёд.

И тогда краб снова начал говорить. Его выступление продолжалось не меньше трёх, а то и четырёх енов. Время от времени, в конце той или иной его фразы, некоторые из собравшихся кюров издавали звуки, которые я приняла, за выражение согласия или одобрения.

После замечаний машины, или того, что было передано посредством её динамиков, Луций вытащил золотую цепь и поместил её на шею Гренделя. Затем продемонстрировал два венка и передал их Тимарху и Лисимаху, которые в свою очередь, водрузили эти венки на голову Гренделя. В тот же момент все присутствовавшие в комнате кюры поднялись на ноги, и принялись рычать, насколько я поняла, поздравляя и приветствуя Гренделя.

В наступившей праздничной суматохе, я даже не заметила, как машина отступила и исчезла в тёмном коридоре позади постамента. Поняла я это только когда Тимарх и Лисимах, казалось, следившие за машиной, встали и задёрнули портьеры на место.

Спустя некоторое время мы с Гренделем остались в комнате одни. Он стоял, а я смотрела на него снизу вверх со своих коленей. С его шеи на золотой цепи свисала коробочка переводчика. Голову его венчали два венка.

— Скоро, — сказал он мне, — у нас будет работа, которую нам предстоит выполнить.

— Может быть, Господин мог бы использовать для этого другую девушку? — спросила я.

— Нет, — отрезал Грендель.

— Да, Господин, — вздохнула я.

— А теперь иди в свою клетку, — приказал он, — и не забудь захлопнуть за собой её дверцу.

— Да, Господин, — повторила я.

Придя в рабскую комнату, я, как и была обязана, сняла с себя камиск и лишь после этого вошла внутрь клетки и потянула за собой зарешеченную дверь. Язычок замка сухо клацнул, отсекая мне путь наружу.

— Еда, Господа, — сообщила я, — и ка-ла-на.

Я поставила поднос на полку, заменяющую здесь стол, расположенную справа, если смотреть в сторону Волтая, от большой двери. Здесь размещался небольшой, открытый пост охраны.

— Чего это твоё тело так покраснело, — поинтересовался один из двух часовых.

Я ничего не могла с собой поделать, даже притом, что я сознавала себя кейджерой, носящей ошейник.

— Так это пятна от пролитого ка-ла-на, — определил его товарищ.

— Было довольно трудно пройти по коридорам и ничего не расплескать, — попыталась оправдаться. — Господа вечно распускают руки!

— Ну что, изобьём её? — спросил первый часовой у второго.

— Давай лучше поцелуем, — к моему облегчению предложил тот, и недвусмысленно развёл руки в стороны.

Само собой, я поспешила в его открытые объятия. В следующее мгновение я был окутана его руками, и наши губы встретились. Держал он меня очень плотно, а поцелуй его был типичным поцелуем требовательного рабовладельца. Затем он отпихнул меня, придав вращение, так что я не заметила, как оказалась в руках его товарища, и нашла себя снова обработанным так, как та кем я была, как рабская девка.

— Ну что, пометим её бедро? — поинтересовался первый часовой.

— Рано ещё, — отмахнулся его товарищ. — Могут быть другие, получше. А эту, если что, мы можем найти позже.

— Но её к тому времени может пометить кто-нибудь другой, — заметил первый.

— Тогда в следующий раз, — пожал плечами второй, — чай не последний день живём.

И часовые повернулись к подносу.

Я стояла перед широкими, двустворчатыми дверями и любовалась залитыми солнечным светом вершинами гор. Это было захватывающее дух зрелище.

Несомненно, именно через этот выход несколько недель назад Мине удалось незамеченной ускользнуть из Пещеры. И именно перед этими дверями, тогда же Леди Бина была торжественно встречена в Пещере. Отсюда же, но уже не так давно, Терезия выставили прочь, отправив вслепую блуждать среди откосов, пиков и скал.

Снаружи было довольно прохладно, но я всё равно наслаждалась ярким, острым, свежим воздухом и открывавшейся отсюда перспективой. Разумеется, я не пересекала порог.

Шла вторая неделя Се-Кара, ранняя осень. Насколько мне было известно, Паузаний подготовил свои фургоны, теперь разгруженные, к обратному путешествию, возможно, в Ар за новой партией товаров. Я не знала, когда они собирались отбыть. Конечно, он хотел бы покинуть это место до наступления поздней осени и первых снегов. Зимой Волтай практически непроходим. Я предположила, что до весны его можно было не ждать. Я так и не смогла выяснить, впрочем, как и Господин Десмонд, для каких целей был нужен тот необычный груз, который доставили сюда фургоны, и какую роль он должен был играть в делах Пещеры. Казалось очевидным, что большинство этих товаров было передано в ограниченные для посещения зоны Пещеры, где предположительно располагались различные лаборатории и мастерские. Я предположила, что груз, который со слов Господина Десмонда выглядел столь любопытным и экзотичным, мог стоить довольно дорого. Это наводило на мысль о том, что обитатели Пещеры могли располагать существенными экономическими ресурсами. Кроме того, сама транспортировка любого груза на значительные расстояния, да ещё по полной опасностей, необитаемой местности, была делом рискованным и недешёвым. Также я предположила, что было маловероятно, что большие суммы в золоте или серебре, предназначенные для приобретения нужных товаров, везли в фургонах. Это было бы просто неосмотрительно. Ведь любой караван как таковой, вероятно, привлекает внимание не только разбойничьих шаек, но и некоторых из менее разборчивых «свободных компаний», отрядов наёмников, обычно под командой капитана, лица занимающегося поиском найма, и продающего услуги тому, кто предложит самую высокую цену. Иногда такие компании по нескольку раз переходят с одной стороны на другую за время одного и того же конфликта. Кто может знать о том, не нашло ли золото втайне от всех свой дом в неком новом кошельке? И не случится ли так, что тот парень, что сейчас стоит плечом к плечу рядом с тобой, не набросится внезапно на тебя? Соответственно, большая часть финансирования, вовлечённого в такие вопросы, скорее всего, должна быть обеспечена посредством расписок, писем и тому подобных бумаг, таинственных, и даже для большинства гореан несуществующих, но хорошо известных Торговцам улиц Монет. Простые листки бумаги, которые словно птицы порхают в воздухе, могут лишь иногда проливать свет на горы серебра или утёсы золота.