Джон Норман - Заговорщики Гора [ЛП]

А вот чего я никак не могла ожидать, так это его признания, сделанного перед тем, как пойти в так называемый Зал Аудиенций Агамемнона, которого ещё называют «Теократ Мира» и «Одиннадцатое Лицо Неназванного». Там я впервые поняла, что он больше не испытывал уважения либо каких-либо чувств к Леди Бине, по крайней мере, не больше чем другие кюры. Женщина была для них не более чем пешкой в их играх, имеющей значение только в силу её возможного влияния на Гренделя, но теперь, учитывая отсутствие у того беспокойства о ней, скорее даже испытывавшего теперь к ней презрение, она больше не была даже этим. Его побуждениями, которые он ясно дал понять, были богатство и власть. Насколько же он был хитёр! Его начальное нежелание присоединиться к их партии, как теперь стало очевидно, было не более чем уловкой, призванной поднять ставки, по-видимому, выторговав себе должность правителя мира. Как я ошибалась в Гренделе. Теперь-то я видела в нём того, кем он был на самом деле, безжалостным, жестоким, вероломным, честолюбивым и жадным. Кюр частично, возможно, он был больше чем кюр, добавив к ужасным чертам одной разновидности худшие из другой.

— Кто-то идёт! — заметил первый из часовых, указывая на тропу по ту сторону двери.

Оба схватились за копья.

— Отбой, — сказал второй. — Не вздумай нападать. Видишь! У него золотая цепь!

Только четверо в Пещере носили золотую цепь, Луций, предположительно старший в Пещере, Тимарх, Лисимах, и, с некоторых пор, не далее как несколько дней назад, присоединившийся к ним Грендель.

Охранники, продолжая оставаться настороже, опустили свои копья и расступились.

Я знала входящего зверя. Для меня, чтобы узнать его, не требовалось даже обращать внимание на золотую цепь, ни ждать, пока он заговорит. Я хорошо запомнила его по Ару, по дому Эпикрата, по клетке в тюремном блоке, по Залу Аудиенций. А после нескольких недель, проведённых в Пещере, где мне часто приходилось сталкиваться с кюрами, я могла столь же легко отметить его слегка отличающиеся глаза, конечно, если смотрел на меня, а так же несколько иные конечности. На руках и ногах входящего зверя было только по пять пальцев, а не по шесть, как у остальных его сородичей. Эти отличия были бы мгновенно замечены кюрами, но, я уверена, большинство людей вряд ли бы увидели какие-то различия между Гренделем и простым чистокровным кюром. Было и ещё одно отличие, но оно проявлялось только тогда, когда зверь говорил, и это была разница в произношении звуков. Они были ни чисто человеческими, ни чисто кюрскими. Человек, впервые услышав речь Гренделя, наверное, понимал бы его трудом, но спустя некоторое очень небольшое время, восприятие настраивалось, и его легко можно было понимать. Я пришла в выводу, что произношение кюрской речи у Гренделя были гораздо ближе к правильному кюрскому, чем его гореанская речь к гореанской. В любом случае, хотя я и не уверена, что кюры со мной бы согласились, я не видела особой разницы между кюрским произношением Гренделя и его товарищей кюров, с которыми он с готовностью и часто общался.

Проходя мимо часовых, Грендель негромко рыкнул, и мужчины отступили немного дальше. Думаю, они чувствовали бы себя более непринужденно, если бы продолжали держать свои копья в готовности к атаке, занесёнными для удара.

Зверь пришёл в пещеру снаружи. Мне вспомнилось, как он говорил, перед тем как пойти в зал аудиенций, что ему предоставили полную свободу, и он даже мог бы покидать Пещеру, если у него возникнет такое желание. Его плотный мех обеспечивал хорошую защиту от погодных условий. Признаться, я завидовала ему из-за его возможности уходить и возвращаться, когда ему вздумается. Я вот не могла с той же лёгкостью выйти наружу. И дело было не в лёгкой одежде, а в том кто кейджера, покинувшая Пещеру, могла быть сочтена беглой, и на ней началась бы охота, как на таковую. Мину, как я упоминала, должны были отдать на съедение меньшим кюрам, если бы Трачин, соблазнившийся её фигурой, не выкупил её.

Когда Грендель повернулся ко мне, я упала на колени и опустила голову, боясь встречаться взглядом с таким монстром. Мне запомнилось, как блеснула золотая цепь, покачивающаяся на его большой, тёмной груди, и переводчик, висевший на ней. А потом его шаги начали удаляться.

— Эй, кейджера, — немного погодя окликнул меня первый из часовых.

Я составила на поднос посуду, кубки и опустевшую бутылку ка-ла-на, и понесла всё это назад на кухню. Проходя мимо фургонов Паузания, стоявших в расширении пещеры неподалёку от дверей, я заметила, как какой-то из его людей, осматривавших ось, напрягся и поднял повозку на несколько хортов от пола.

— Что делает Хлоя? — спросила я, озадаченная её действиями.

Хлоя была единственной девушкой в рабской комнате, умевшей читать. Грамотной была также Мина, бывшая свободная женщина, а ныне рабыня Трачина, но она содержалась не с нами. У неё теперь был свой собственный ошейник, и спала она у рабского кольца Трачина, которому, как Лику, Десмонду и Акезину предоставили небольшую, зато отдельную комнату. Нам с Джейн и Евой было запрещено даже прибираться в их комнатах, так что мы редко видели наших владельцев. Что интересно, все эти комнаты могли быть заперты снаружи, так что, в случае необходимости, они могли служить и камерами. Где находился Астринакс, я не знала, но рискнула предположить, что он мог бы быть, как и ранее, при Леди Бине.

— Понятия не имею, — пожала плечами Нора.

— А разве это не очевидно? — недовольно буркнула Хлоя.

— Я вижу, что Ты делаешь, — сказала я. — Но я не понимаю того, что Ты делаешь.

— Варварка, — презрительно бросила Хлоя.

— Так что Ты делаешь? — не отставала я.

— Неужели не видно? — проворчала она.

— Я вижу, что Ты стоишь на коленях перед маленьким столом, — прокомментировала я, — и делаешь пометки на больших листах бумаги, расчерченных квадратами. Около тебя лежит шлем, в котором содержится множество мелких клочков бумаги. Ты вынимаешь один из этих маленьких клочков, смотришь на него, а затем пишешь что-то в квадрате на одном из больших листов, после чего откладываешь его в сторону и берёшь следующий, и так продолжается уже довольно долго.

— Замечательно, — буркнула девушка.

— Ну не сердись, Хлоя, — сказала я.

— А почему бы мне не сердится? — возмутилась она. — Я грамотная. Почему именно мне должны были поручить заниматься этой ерундой. С тем же успехом это могла сделать Ты.

— Давай я попробую, — предложила я.

— Ты серьезно? — вскинулась она, слегка настороженно, но явно обрадовано.

— Конечно, — поспешила заверить её я. — Почему такая высокая грамотная рабыня должна заниматься такой несерьёзной работой?