Джон Норман - Заговорщики Гора [ЛП]

— Да, Госпожа, — понимающе кивнула я. — Неужели мне обязательно идти с наручниками на руках?

— Уверена, на улицах Ты видела немало рабынь, у которых руки были скованы спереди или сзади, — сказала Леди Бина.

— Да, Госпожа, — признала я.

— Может Ты предпочла бы идти не только в наручниках, но и нагой? — поинтересовалась она.

— Нет, Госпожа, — поспешила заверить её я

— Будь осторожна на лестнице, — посоветовала мне женщина.

— Да, Госпожа.

— И не задерживайся, — предупредила она.

— Конечно, Госпожа.

Я вышла из дома, гадая, сколько поцелуев и объятий, мне придётся вынести из-за того, что мои руки скованы за спиной. Причём, никого не будет интересовать, есть ли поблизости свободные женщины или нет. Как-то раз, хотя я и не была в наручниках, меня облапил какой-то сильный и рослый тарнстер и изнасиловал мои губы своим поцелуем. Возмущённая его поведением свободная женщина подбежала и принялась ругать и стыдить мужчину. Не обращая никакого внимания на вопли женщины, на мой испуг и сопротивление, тот не прекратил своего занятия. В его руках я была совершенно беспомощна. Я ничего не могла поделать ни с ним, ни с собой. Должно быть, я начала двигаться как рабыня. Как можно что-то поделать с тем, что Ты ведёшь себя как рабыня, если Ты — рабыня? Удовлетворившись, он со смехом оттолкнул меня. Я упала на живот на мостовую, чувствуя себя хорошо поцелованной рабыней. А тарнстер повернулся к свободной женщиной и проворчал:

— Возможно, Ты тоже хотела бы носить ошейник.

Свободная женщина тут же замолкла, отвернулась и поспешно ретировалась. Я было подумала, что вопрос закрыт, но не тут-то было. Как выяснилось, свободная женщина чуть позже вернулась и последовала за мной. Она окликнула меня и, когда я, как и была должна, встала перед нею на колени, набросилась на меня, ударила, пнула несколько раз.

— Шлюха, — кричала она. — Шлюха! Соблазнительная шлюха!

— Я тут ни при чём, Госпожа! — попыталась объяснить я. — Он сам схватил меня.

— Я всё видела! — вопила она. — Им нравятся такие как Ты, шлюхи из пага-таверн! Ну давай, беги в пага-таверну, унижайся и выпрашивай ласки!

— Пожалуйста, не бейте меня! — взмолилась я. — Мне больно.

— Жаль, что Ты принадлежишь не мне! — прошипела женщина. — Попробовала бы Ты у меня поднять свою голову на улице, ух я бы тебя отходила плетью!

Я могла только откатываться при её ударах.

— Рабыня, — приговаривала она. — Рабыня, рабыня, рабыня!

— Да, Госпожа, — всхлипывала я. — Я — рабыня.

Она ударила меня ещё пару раз, а затем отвернулась и ушла.

«Да, — подумала я, глядя ей вслед, — она точно хотела бы носить ошейник».

Я поспешила вверх по лестнице, ведущей на второй этаж дома Эпикрата, где Леди Бина снова сняла для нас жильё. Я была в грязи с ног до головы, в слезах, в синяках и в порванной тунике.

Вскоре после того, как я получила пакет, меня остановили двое мужчин, скрывавших лица под капюшонами. Мне в рот втиснули комок ткани и закрепили его там, обернув вокруг головы лентой и завязав её на узел на затылке. После этого меня впихнули в переулок, бросили прямо в сточную канаву, а пакет, который я несла на шее, срезали. После этого налётчики связали мне ноги в щиколотках и убежали. Они даже не воспользовались мною. Я была совершенно беспомощна и испугана до смерти. Возможно, если бы на мне не было наручников, то я смогла бы оказать моим противникам некоторое сопротивление, по крайней мере, задержать их достаточно, чтобы привлечь внимание прохожих. А теперь мне оставалось только мучиться в несчастных попытках добраться до выхода из переулка. Однако, мгновением спустя, в переулок заглянул какой-то кожевник, проходивший мимо по улице. Его, очевидно, заинтересовала причина, по которой два человека выбежали отсюда. Естественно, он сразу увидел меня, и, немного погодя, мои лодыжки были свободны. Я бросала на него дикие взгляды поверх кляпа и издавала жалобные звуки, прося, избавить меня от этого кляпа. Но он не спешил освобождать меня от него.

— Интересно, — хмыкнул кожевник, — чего это они убежали. А Ты ничего, аппетитная.

Его руки легли на мои лодыжки, и я принялась отрицательно мотать головой. Но он не обращая внимания на моё протестующее мычание, воспользовался мною. Какое-то время, из протеста, я пыталась сопротивляться, но спустя очень короткое время, как покорённая, послушная, переполненная потребностями рабыня, я запрокинула голову и беспомощно потерялась в благодарном счастье, которому я неспособна была сопротивляться, надеясь только на то, что это счастье будет длиться как можно дольше. Лишь закончив со мной, он вытащил кляп, но тут же приложил палец к моим губам, давая понять, что мне не разрешено говорить. Затем кожевник достал из своего кошелька медный бит-тарск и вложил его мне в рот. Опять я не могла говорить, на этот раз из-за монеты во рту.

— Это для твоего хозяина, — сообщил мужчина и, встав на ноги, добавил: — Готов держать пари, что те двое даже не заплатили.

Встав перед ним на колени, я жалобным мычанием попыталась дать ему понять, что мне надо ему что-то сказать. Он протянул руку, и я, выплюнув монету на его ладонь, заговорила:

— Они и не собирались использовать меня. Они меня ограбили.

— Ну, тогда неудивительно, что они убежали, — заключил мужчина. — Но тебе нечего волноваться. Никто бы не поручил рабыне нести что-то имеющее значение.

— Могу ли я идти, Господин? — поинтересовалась я.

— А Ты — горячий маленький пирожок, — прокомментировал он.

— Я ничего не могу поделать с собой, — вздохнула я. — У меня нет сил сопротивляться.

— Варварки, я слышал, — сказал кожевник, — поначалу все были инертны.

— Инертность нам не разрешена, — объяснила я. — Мы же в ошейниках.

— А ещё я слышал, — усмехнулся он, — что они — отвратительные существа, зато беспомощные и восхитительные рабыни, которые будут задыхаться, умолять и пресмыкаться ради этого.

— Мы — женщины, — попыталась оправдаться я.

— Рабыни, — настаивал мужчина.

— Да, Господин, — вынуждена была признать я, — рабыни.

— Чего же Ты тогда стоишь? — осведомился он.

— Очевидно всего один бит-тарск, — вздохнула я.

— Ну, не расстраивайся так, — утешил меня мужчина.

— Можно мне уйти? — спросила я.

— Хулиганы поранили тебя, — заметил он. — Тебе, должно быть, очень больно.

— Разрешите мне уйти, — попросила я снова. — Пожалуйста, Господин.

— Открой рот, — велел кожевник, а когда я это сделала, вложил мне в рот монету со словами: — И помни, это для твоего хозяина.

Я промычала один раз. Если у вас заткнут рот, один такой звук означает «Да», а два — «Нет». Для рабыни нет ничего необычного в том, чтобы держать монету или монеты во рту. Ей ведь не разрешают брать с собой кошелёк, а одежда рабынь, как, впрочем, и большинство гореанских предметов одежды, за исключением робы ремесленников, карманов не имеет.