Джон Норман - Заговорщики Гора [ЛП]

Мужчины, некоторое время преследовавшие и безжалостно срывавшие зло на бывшей Леди Персинне, а теперь всего лишь рабыне, наконец, оставили своё занятие и возвратились к платформе. Те же товарищи, которые глазели вслед удалявшейся паре, но мест своих не оставлявшие, снова обернулись и начали толпиться, теперь ещё ближе к сцене. Некоторые посматривали в сторону решётки. Мы с оставшейся брюнеткой, по-прежнему жались к дальней стене камеры и друг к дружке. Нас было хорошо видно, но, возможно, не так-то легко рассмотреть в подробностях. Хотя в целом я была одета, пусть и в вещи пригодные только для рабынь, в распашную тунику и простыню, в которую я закуталась насколько смогла, я чувствовала себя крайне неудобно, поскольку буквально кожей ощущала, как меня оценивают. В работорговом доме я часто замечала, что мужчины меня рассматривают как рабыню, но здесь, в камере, за решёткой, это казалось мне сильно отличающимся и, так или иначе, более значимым. Один из мужчин, находившихся снаружи и разглядывавших сквозь прутья мои лодыжки и всё остальное, мог меня купить. А что будет сделано со мной, если я окажусь не в состоянии ублажить его, полностью, как рабыня?

Помощник работорговца всё ещё стоял на улице, а аукционист, присев на поверхности платформы, смотрел вниз. Судя по всему, они о чём-то совещались друг с другом.

Мы с брюнеткой, тоже обменялись взглядами, но не произнесли ни слова. В самом начале торгов от рабынь потребовали соблюдать тишину. Этот запрет на разговоры никто не отменял, так что нам ничего иного не осталось, кроме как помалкивать.

Была ли она столь же напугана как и я? Хотела ли она поговорить, так же отчаянно как и я? Хотелось ли ей, успокоить друг дружку, разделить наши предчувствия, ожидания и страх? Но мы, рабыни, конечно, должны соблюдать тишину.

Я набралась смелости и робко улыбнулась ей, желая подбодрить её, продемонстрировать своё дружелюбие, надеясь хотя бы на мгновение найти некоторое понимание, некий минимальный комфорт в нашем общем тяжёлом положении.

Но она лишь презрительно, прямо таки по-королевски отвела взгляд.

Мои глаза заволокло слезами. Я тут же вспомнила, что с её точки зрения была варваркой.

Насколько отличалась я от неё! Даже притом, что обе мы были рабынями, нас разделяла пропасть шириной в целые миры.

Когда я лучше изучила ваш язык, я с удивлением узнала, что вы склонны расценивать женщин моей планеты как прирождённых рабынь и, следовательно, законной и подходящей добычей для работорговцев. Очевидно, для такого мнения существует множество причин, помимо таких очевидных вопросов как частое окрашивание волос. Такие факты, как то, что женщины моего мира редко носят вуали и ходят с открытыми лицами, что их лодыжки, запястья и руки зачастую обнажены, что под их одеждой часто скрываются мягкие предметы одежды, подходящие только рабыням, принимаются как доказательство того, что они являются и должны быть рабынями. Более того, многие женщины на моей прежней планете, добровольно, по своему собственному желанию и согласию, хотя вам, может быть, в это трудно будет поверить, прокалывают себе уши, что в вашем мире, обычно расценивается как признак самых никчёмных и деградировавших рабынь. Не смею комментировать эти вопросы, но я слышала, от мужчин, конечно, что все женщины — прирождённые рабыни, и должны быть рабынями, что они — естественная собственность доминирующего пола, что по своей природе они предназначены принадлежать и ублажать, что все они — рабыни, просто некоторые из них уже в ошейнике, а другие пока нет. Я не смею комментировать настолько смелую, но настолько распространённую точку зрения. Если в этом утверждении есть рациональное зерно, и если оно в целом верно, и даже очевидно, что это так для информированного наблюдателя, возможно, женщины моего мира, со своими открытыми лицами и прочими нюансами, выставляющие себя привлекательными объектами, подбадривающие мужчин к своему приобретению, по своей природе более открыты, чем ваши? И если это так, то не может ли быть так, что женщины моего мира, в целом, честнее ваших? Я надеюсь, что мой господин не станет бить меня за такое предположение. В конечном итоге, я не думаю, что существуют такие уж большие различия, если таковые вообще имеются, между свободной женщиной Земли и свободной женщиной Гора. Все мы женщины и, будучи женщинами, разве мы, все мы, не могли бы быть рабынями мужчин, рабынями наших владельцев?

Аукционист выпрямился, а его помощник поднялся по ступеням на сцену и на мгновение исчез за стеной слева, после чего вновь появился уже в дверном проёме камеры.

Мы с брюнеткой отпрянули друг от друга и вжались в стену, но он схватил девушку за левое запястье, потащил из камеры и через мгновение я увидела её на платформе перед немногочисленной толпой, а аукционист начал расхваливать очередной лот.

Теперь я осталась в полном одиночестве. Ещё плотнее прижав к себе простыню, я ощутила, как сильно билось моё сердце. Казалось, оно вот-вот выскочит из груди.

В отчаянии я зажмурилась, словно мне стало бы легче, если бы я не видела того, что происходило снаружи, слева, по ту сторону решётки. Само собой, я по-прежнему слышала аукциониста и одобрительный ропот, пробежавший по собиравшейся толпе.

Наконец, неспособная ничего с собой поделать, я открыла глаза. Простыни на рабыне уже не было.

До сего момента самая высокая цена была предложена за бывшую Леди Персинну, ушедшую с молотка за три с половиной серебряных тарска, то есть за три серебряных и пятьдесят медных монет. Большинство других девушек были проданы за один — два серебряных тарска.

Хотя я признавала, что все мои сокамерницы были красивы, как это распространено с гореанскими рабынями, я не расценивала себя ниже любой из них. Признаюсь честно, именно себя я сочла самой красивой из всех. Кроме того, разве не меня приберегли напоследок? Разве не самых лучших продают в последнюю очередь? Я была рада, что господа разделили моё мнение относительно качества моей красоты. Впрочем, разве данный вопрос не был очевиден?

Я на мгновение закрыла глаза, в затем открыла снова, но быстро отвела взгляд в сторону, стараясь смотреть вправо, чтобы не видеть рабыню, теперь стоявшую на сцене полностью обнажённой.

Мне оставалось только надеяться, что сама я не буду выставлена перед мужчинами в таком виде. Я другая! Я с Земли! Но затем я вспомнила высказывание о том, что только дурак покупает одетую женщину.

Как могло произойти, что такая как я, при всей моей красоте оказалась на этом рынке, на таком рынке?

Меня мучил вопрос, как получилось, что кто-то мог установить цену, фактическую, окончательную цену на красоту, например, такую как моя.