Юлия Лялина - Отражение сна [litres]

Марина глубоко вдохнула, отложила в сторону смартфон, чтобы снова не сбежать в чтение блогов или просмотр видеороликов, и взялась за электронное перо.

Смайт Фортсмайт у неё получился классическим британским джентльменом – почему-то больше похожим на Куратора, чем недавний портрет этого самого Куратора. Разве что в чопорном Смайте не было той неуловимой Кураторской искры, насмешливой чертовщинки, мелькавшей в глазах и уголках рта, всегда готового к улыбке.

С Чарамуштой было сложнее. Наверное, это кто-то маленький – то ли по возрасту, то ли по росту. И уж точно не похожий на британского джентльмена. Может быть, служанка-индианка? Или гадалка-цыганка?.. В итоге получилась смуглая черноволосая воровка; на её одежде искрой сиял диковинный медальон.

Что ж, теперь можно было открыть книгу и узнать, насколько Марина промахнулась.

…как оказалось, она промахнулась во всём. Ни одного попадания! Тоже по-своему выдающийся результат, на самом деле. Стопроцентный, пусть и со знаком «минус».

Для начала, Смайт оказалась женщиной, а Чарамушта – мужчиной (хотя один из персонажей уже успел заподозрить в Чарамуште не то оборотня, не то колдуна, так что насчёт пола сохранялась некая неопределённость).

Смайт из рыцарского рода Фортсмайтов была телохранительницей молодого господина, не чопорной, а хладнокровной и сосредоточенной, в любой момент готовой броситься наперерез угрозе, пусть даже ценой своей жизни. Волосы у неё были короткими, но опять же не как у джентльмена: разделённые на прямой пробор, свободно свисавшие вдоль лица. Про её фигуру автор пока сказал только, что Смайт была «статной»; но и этого было достаточно, чтобы в воображении Марины появилась высокая, широкоплечая дева-рыцарь, в лёгких доспехах и с мечом у бедра, слегка хмурящаяся, цепким взглядом сканирующая окружение. Теперь нарисовать её было гораздо проще.

Чарамушта был настолько же противоположен Смайт, насколько его имя было противоположно её имени. Без роду без племени – или, по крайней мере, без желания о них рассказывать. Без профессии: когда его спросили о его ремесле, он с безмятежной улыбкой назвался бродягой-бездельником. Появился из ниоткуда – и как раз когда молодой господин попал в затруднительное положение. Парой слов мудрого совета справился там, где оказались бессильны острые мечи и золотые монеты. В благодарность молодой господин немедленно назначил Чарамушту своим советником – к неудовольствию других советников и двойному неудовольствию Смайт. Понять неприязнь телохранительницы было легко: Чарамушта действительно и вёл себя, и выглядел подозрительно. Бродяга – но не в обносках и без сумы с пожитками (при нём вообще не было никаких личных вещей!); с кожей, поцелованной солнцем, и выцветшими на свету волосами – хотя в холодной стране, где находились владения молодого господина, почти каждый день был пасмурным; абсолютно спокойный, даже когда ему пригрозили снять голову с плеч.

Словом, книга ещё только началась, а уже было понятно, почему она называлась именно так. Молодой господин был тем, из-за кого закрутился сюжет, и тем (единственным), что объединяло Смайт и Чарамушту. Смайт оставалась в тени молодого господина; Чарамушта мерцал – то оказывался в центре внимания, то отступал в тень. В третьей главе Чарамушта вообще пропал: испарился из запертой (по настоянию Смайт) комнаты, не нашёлся ни в других помещениях, ни в саду. В четвёртой главе на его поиски окончательно плюнули и занялись более важной проблемой – расследованием диверсии. Но было ясно как день, что Чарамушта ещё появится, – вопрос лишь в том, как. И Марине было по-настоящему любопытно узнать ответ.

Начать было сложнее, чем продолжить. Первые два рисунка шли через силу, первые главы – через скепсис: Марина не ждала от книги ничего выдающегося, привычно искала недостатки, а не достоинства. Но незаметно для самой себя втянулась, нашла в вымышленном мире что-то близкое и знакомое. Даже нарисовала два внеплановых портрета – очень уж хотелось не только прочесть, но и посмотреть, как герои выглядели на карнавале. Единственной сложностью с этими портретами было то, чтобы оторваться ради них от чтения: в сюжете как раз появился намёк на магический заговор…

За целый день Марина не сделала ничего полезного ни для своей компании, ни для заказчиков, ни для сноходцев. Весь выходной потратила на себя – и на Смайт с Чарамуштой. И, к собственному удивлению, ничуть об этом не пожалела. Хотя она нарисовала восемь иллюстраций (пусть и не полноценных, а так, быстрых набросков), под вечер она чувствовала себя бодрее, чем с утра.

Теперь важно было не расплескать эту бодрость, не упустить вновь пойманное за хвост вдохновение.

Странно было покупать себе мороженое на деньги, которые кто-то заплатил за такой эфемерный товар, как сон. Ещё страннее было получать стипендию за то, что спишь. Но раз уж Куратор настаивал…

На самом деле, он это даже объяснил. Хотя ясности в его словах привычно было меньше, чем тумана. Мол, сноходцам было важно не утонуть в мире снов, потому они держались за мир яви якорями официальной работы, социальной жизни, родственных уз. А раз за работу наяву полагалась зарплата, то и за работу во сне – тоже. Причём не прыгучими овцами или расписными зонтами, а деньгами. Небольшими, но на оплату счетов и еды хватило бы.

Единственным условием было завести для такой платы отдельную карту, не важно какого банка. Марина завела. И испытала сложные эмоции, когда на карту впервые пришла стипендия: будто сон прорвался в явь.

Оплата по карте прошла. Купленное мороженное тоже оказалось вполне реальным – оно не торопилось во что-нибудь превратиться или испариться. Разве что растаять, но такова уж была его натура.

Поначалу, получив предложение о работе во сне, Марина колебалась. Во-первых, трудно было поверить. Во-вторых, не хотелось быть как какой-нибудь вымышленный персонаж, который днём рулит корпорацией, ночью борется с преступностью, а отдохнуть, видимо, успевает за время переодевания из одного костюма в другой. В-третьих, ещё меньше хотелось уйти с нормальной работы на не совсем нормальную. Впрочем, для подстраховки у Марины имелась «подушка безопасности» – лежавшая в банке заначка; да и кое-какое роялти капало… Но в итоге делать выбор «или одно, или другое» не пришлось: сноходческие обязанности без особых проблем встроились в график, будто очередная подработка. Даже отдых не пострадал: до или после (кому как было удобнее) странствий по чужим снам сноходцы расслаблялись в собственных. Там они отпускали контроль и из укротителей снов превращались обратно в зрителей.

Приятный бонус: абсолютно пропала бессонница. Если раньше Марина могла засидеться глубоко за полночь, а потом ещё час ворочаться в попытках уснуть, то теперь её глаза начинали слипаться вскоре после наступления темноты, и она проваливалась в сон, едва её голова касалась подушки.