Юлия Лялина - Отражение сна [litres]

Словом, всё оказалось лучше, чем можно было предположить. Если бы не один большой и смертельно опасный минус – кошмары.

Тишину нарушил голос Пелагеи. Морская свинка – это вам не обычная свинья, она не хрюкает, а урчаще поскрипывает: звук такой, будто кто-то трёт мокрым пальцем по стеклу. К этому звуку можно привыкнуть, его можно даже считать приятным. Однако на сей раз он звучал тревожно.

Марина подняла голову от планшета и удивлённо прислушалась. Обычно Пелагея вела себя как пушистое брёвнышко, округлое, малоподвижное и безмолвное. Но сейчас в морской свинке словно включилась сигнализация. Марина перевела взгляд на окно. Чёрт, уже закат! Она заработалась и совсем забыла, что скоро выползут твари.

Ну же, быстрее, да где же?.. А, вот!

Марина схватила полоски бумаги и метнулась к окнам, к дверям, к шкафам – на каждую дверь и дверцу нужно было наклеить по бумажке. Отогнать тварей такие обереги не могли – разве что чуть-чуть замедлить… но главное, они давали знать, откуда придёт угроза.

Мрак ночи проглотил последние лучи солнца. Марина задёрнула шторы, выключила свет, вытащила клетку с Пелагеей на середину комнаты и сама уселась рядом, прямо на пол, шёпотом успокаивая зверька и чутко прислушиваясь к любым звукам снаружи.

Скрип. Скрип. Скрип.

Проклятье! Похоже, ей не повезло. Сегодня твари пришли в её дом.

Скрип. Скрип. Скрип.

Совсем рядом, на её этаже.

Скрип. Скрип. Тишина.

Фуф, неужели пронесло?

Тишина. Треск – кто-то разрывал бумагу, соединявшую дверь с дверным косяком. Или разрезал когтём. Медленно-медленно.

Бежать было некуда. Звать некого. Оставалось только сжаться, замереть – и ни в коем случае не смотреть.

Бумага порвалась. Дверь квартиры дрогнула и открылась. Тварь, шумно принюхиваясь, замерла на пороге. Вдох. Выдох. Вдох. Когти лязгнули, сочленения скрипнули. Тварь проникла в прихожую.

Пелагея уже не пищала – она заверещала, выпучив глазки-бусинки и уставившись на что-то за спиной Марины. В её глазках Марина увидела отражение своей смерти.

Нельзя оборачиваться. Если обернуться, то увидишь самый страшный ужас, какой только есть на свете. Ужас, для которого нет слов, есть только крики, стоны, вой. Не шевелиться. Не дышать.

Пелагея захлебнулась визгом. И Марина очнулась от оцепенения: сквозь всепоглощающий страх пробилось желание помочь, защитить. Когда спасаешь кого-то близкого, забываешь о себе.

С лязгом отскочила дверца клетки, Марина схватила дрожащий меховой комочек, прижала к себе и метнулась прочь, к окну. В последней надежде на непонятно что отдёрнула штору – и отшатнулась: с улицы глядело бледное лицо. Его губы зашевелились – оно пыталось что-то ей сказать, но сквозь стекло до Марины не долетало ни звука. Бледный некто глянул ей за плечо, вздрогнул и стал подпрыгивать, пытаясь дотянуться до… форточки? Форточки!

Не важно, почему ей самой не пришло это в голову. Не важно, кем или чем был бледный некто. Важно, что сейчас появился хотя бы шанс на спасение, и Марина не собиралась его упускать.

Она не то что вскочила – она взлетела на подоконник. Правой рукой по-прежнему бережно прижимала себе морскую свинку. Левой распахнула форточку.

Тварь, прежде угрожающе медлительная, вальяжно игравшая со своей жертвой, напряглась. Хлестнул по стене хвост. Раздалось хриплое шипение. Когтистая лапа, становившаяся всё длиннее и длиннее, потянулась к Марине – Марина этого не видела, но буквально спиной чувствовала. Колыхнулся позади воздух, щёлкнул очередной удлинивший лапу сустав – а что было дальше, Марина не запомнила. Словно монтажёр вырезал десяток-другой кадров из ленты событий и сделал склейку. Вот Марина ещё на подоконнике – а вот она уже вываливается из форточки и падает вниз. И её хватает бледный некто.

Падение получилось недолгим – строительная люлька висела прямо под окном. Люльку эту Марина хорошо помнила: из-за капремонта рабочие который день катались в ней вверх-вниз, отмывая стены, с грохотом отдирая старые металлические листы и с не меньшим шумом прикручивая новые. Дополняло шум назойливое радио, которое ремонтники слушали на полную громкость. Впрочем, была от радио и польза: как СМС-ки от МЧС предвещают погодные неприятности, так нараставшие звуки попсы предвещали очередной проезд рабочих мимо окон. Это давало запас времени, чтобы задёрнуть шторы или сбежать на кухню.

Ремонтный шум обычно начинался часов в девять утра и оканчивался где-то в районе обеда. Что мешало начинать его где-то в районе обеда и оканчивать через те же несколько часов ранним вечером – неизвестно. Вся бодяга с капремонтом изрядно действовала на нервы, мешала сосредоточиться, омрачала самые напряжённые часы работы. Но сейчас Марина была готова расцеловать каждого ремонтника в оранжевую каску и испечь им пирожков к перекуру.

Впрочем, поймавший её некто был без каски. Да и вообще ничем на ремонтника не походил. К тому же по ночам люльку всегда опускали вниз, а сейчас она оказалась на немалой высоте…

Некто дёрнул Марину на себя, оттащил в самый дальний угол люльки. Там, где Марина стояла мгновение назад, сверкнули когти. Тварь просунула лапу в форточку и старалась дотянуться до ускользнувшей добычи. Одного загребающего маха хватило бы, чтобы снести Марине голову.

– Давай, просыпайся! – бледный некто панически встряхнул её за плечи. – Вали отсюда!

Секунда понадобилась на то, чтобы осознать, чего от неё хотят. Ещё несколько секунд – на то, чтобы с ужасом понять: она не могла проснуться.

– Просыпайся же, дурёха!

– Да не могу я! – её захлестнуло отчаяние.

Некто пошатнулся; по нему прошла рябь, как по голограмме. Ему тоже было очень страшно.

– Тогда зови того, кто может! На помощь зови, ну!

Тьму отчаяния прорезал луч надежды. Марина вспомнила. И закричала – одновременно вслух и мысленно, изо всех сил, надсаживая лёгкие, срывая голос.

Где-то высоко в небе вспыхнула звезда. И тут же сорвалась вниз, упала – прямо на ветви росшего рядом дерева. Она услышала. Она пришла.

Первый выстрел Яны снёс монстру его чудовищную лапу: та полетела к земле, извиваясь в судорогах и рассыпаясь чёрным песком. Второй выстрел был направлен в Марину.

Всё пропахло кофе. У всего был привкус кофе. Марина пила кофейный сок, ела кофейные котлеты, одевалась в кофейную одежду и любовалась кофейными закатами. Рассветы тоже были кофейными – даже более концентрированными. Марина больше не спала.

Сначала это было легко: одна мысль о пережитом ночном кошмаре давала такой заряд бодрости, что можно было бы пробежать полсотни кругов около дома на одном дыхании. Возможно, под аккомпанемент собственных воплей.