Юлия Лялина - Отражение сна [litres]

Хотя… Да вон же Кева пошатываясь стоит над какой-то тёмной кучей! Что она собирается с той делать? И куда подевался Алекс-«богатырь»?

А вон распахнулась дверь. Кева резко повернулась на звук – и её лицо взорвалось.

Или шум был не от взрыва – он был от выстрела. Выстрелов. Таких громких и быстрых, что их даже не удалось сосчитать.

Тело бабушки-охотницы, которой снесли полголовы, осело на пол.

Яна опустила пистолет.

Стоп, что?!

Но в дверях стояла именно Яна – сноходец, Патрульная, наставница. Убийца.

Яна учащённо дышала, вытирала пот со лба. Она была непохожа на саму себя. Где та спокойная, весёлая, холёная женщина, которой она была раньше? Почему сейчас при взгляде на неё казалось, что она бежала сломя голову, не спала несколько суток и… предала их?

Марина бросилась к ней – и ни призрачная хватка Оша, ни всё увиденное не смогли её остановить. Зато это смог сделать взгляд Яны – Марины врезалась в него, как в стену. Она уже видела такой взгляд – давно, на сорвавшейся тренировке, когда Яна смотрела на истекавшего кровью сноходца и склонившегося над ним заблудшего. Взгляд выжженной бездны.

– Не надо, – тускло сказала Яна.

Что это было – угроза, совет, просьба? И что, чёрт возьми, случилось с Яной?!

– Не двигайся, – шелестение Оша стало похоже на шипение.

Он держал Марину так крепко, как только мог.

Редкое единодушие двух людей, находившихся по разные стороны баррикад. Настолько редкое, настолько странное, что Марина действительно замерла. А затем – окаменела, когда увидела, чем занялась Яна.

Патрульная передвигалась не так ловко, как во сне, и всё же показалось, что кто-то ускорил плёнку и выключил звук. Вот Яна на пороге. Вот она уже около трупа Кевы, не обращая на него никакого внимания. Вот она опустилась на колени перед бесформенной чёрной кучей, запустила в неё обе руки – и притянула к себе голову князя Баалормора.

Да, это был он. Сумка-снаряд была оружием против него и причинила максимальный ущерб именно ему. Тогда Кева сумела нанести решающий удар. Решающий – но не смертельный. Повелитель кошмаров был всё ещё жив.

Он не шевелился, он лежал на полу, он придавил – или прикрыл – сам себя какими-то клочьями тьмы. Однако когда ладони Яны обхватили его лицо, он очнулся:

– Что ты?..

Она его поцеловала. Нырнула в этот поцелуй, слилась с монстром, втянула его губы… и не только губы. Невозможный поцелуй превратился во что-то иное. Князь Баалормор вздрогнул, попытался отстраниться – но то ли у него уже не было сил, то ли у Яны их было слишком много. И становилось всё больше. Она пила кошмара. Пожирала его.

У Марины потемнело в глазах. Если бы не обхватывавший её Ошь, она бы не устояла на ногах. Он удержал её – и резко встряхнул. Зрение снова прояснилось, но за время полуобморока многое успело произойти. С князем Баалормором всё было кончено: его пожжённое, порубленное, опутанное туловище рассыпалось чёрным песком, его голова… её не было. Она не рассыпалась – она была поглощена.

Кошмары могут мучить, убивать, пожирать людей. Но разве люди могут пожирать кошмаров? Не важно, могут или нет, – Яна это сделала. Хотя… Была ли она человеком?

Существо, поднявшееся от останков князя Баалормора, выглядело как Яна. Двигалось как Яна. Только губы были измазаны чёрной кровью, а глаза больше не имели белков – они были сплошной тьмой.

Яна покачиваясь, словно ослабела или отвыкла от собственного тела, направилась к выходу.

– Ну уж нет! – Марина сбросила с себя руки Оша, рванула наперерез и встала на пути у Яны. – Ты не уйдёшь! Пока не…

– Отойди, – оборвала её Яна. Её голос был тяжёлым, как могильная плита.

– Не отойду! – плевать на логику, плевать на осторожность, плевать на всё – она Яну так просто не отпустит!

– Отойди. Пожалуйста, – что это, неужели в замогильном голосе послышалось эхо грусти?

– Нет. Сначала скажи…

Паф.

– А-а-а!.. – Марина закричала от боли, упала, зажимая огнестрельную рану. Ногу будто расплавленным металлом облили, штанина намокла от горячей крови.

«Прости, Мариш», – что это? Галлюцинация? Или едва слышный шёпот, пробившийся сквозь гром барабанов в ушах? Марина собрала все силы, завертела головой в поисках источника слов, в поисках Яны. Но Яны в зале уже не было.

– Оторви что-нибудь и наложи жгут! Быстрее, пока не вырубилась! – зато Ошь был.

Он не шептал – он орал, резко, зло, будто вот-вот набросится на неё с кулаками. Или не с кулаками. Титаническим усилием воли он сдерживал себя, не двигался с места. А вот отвести взгляд он не мог – и смотрел, смотрел на кровь. Так же, как на Марину смотрел князь Баалормор. Алчно. Голодно.

Однако если князь Баалормор попросту не успел до неё добраться, то Ошь отчаянно этого не хотел. Чуть-чуть, буквально на волосок сильнее, чем хотел. Но этого «чуть-чуть» хватало для того, чтобы оставаться человеком.

Марина панически озиралась в поисках жгута. Или чего-нибудь, что сможет стать жгутом. Как насчёт электрического провода? Прозрачной трубки? Или всё-таки пора рвать свою одежду?

А что это за нечто рядом с одним из медицинских агрегатов? Неужели?..

Да, это был Алекс-«богатырь» – выглядевший так, будто им пытались вспахать бетонный пол. Похоже, во время финальной атаки князь Баалормор всё-таки сумел отшвырнуть мечника от себя. Алекс-«богатырь» не двигался. Марина мысленно взмолилась всем богам, чтобы он был жив. Хотя бы он…

Ошь булькнул. Таких звуков он ещё никогда не издавал. Что за?..

Марина резко переключилась на него. Проследила направление его ошарашенного взгляда. И захрипела.

Труп, у которого больше не было лица, зашевелился. Неуклюже встал на четвереньки, шатаясь поднялся на ноги. У него появился оскал: из костяного и мясного месива вылепилась челюсть, на ней стремительно росли зубы. Ошмётки нарастали, припаивались к черепу. Глаз пока не было. Но живого мертвеца это не остановило: он растопырил руки и вслепую пошёл на Марину.

Этого она уже не выдержала.

Не так уж давно, не так уж недавно жил человек, который любил грёзы больше, чем явь. Больше, чем своё будущее, больше, чем своих близких…

Самой близкой была женщина, которая любила этого человека больше всего на свете. Но и от неё он постепенно отдалялся, погружался всё глубже в дневные мечтания и в ночные сны.

Он никогда не был одним из сноходцев, гостей башни. И не мог бы им быть: сноходцы входят в сны ради себя и других людей, а он входил в сны ради себя одного. К тому же он стал нарушать всё больше неписаных правил, его ясный ум затуманился, стал рабом единственной цели: окунуться в красочное забытье.

Однажды этот человек погрузился так глубоко, что не смог вернуться. Или не захотел.