Сэмюел Сайкс - Десять железных стрел [litres]

– Агась. – Я порылась в сумке, нащупала патрон, поколебалась. – Под около двенадцати ты имеешь в виду больше или меньше?

Агне снова прижала ухо к двери. Сощурилась, силясь различить звуки на той стороне.

– Меньше.

Я кивнула, выудила патрон. Вставила с приятным щелчком, захлопнула барабан Какофонии и взвела курок. Отошла от двери на шаг, обхватила черную рукоять обеими ладонями и прицелилась.

Оглянулась на коридор, из которого мы вышли. Ничего, лишь далекий гул двигателей. Никакой засады.

Снова посмотрела на Агне, стоящую сбоку от двери и держащую ладонь на дверной ручке, кивнула.

– Тихо? – уточнила Агне.

– Насколько тихим может быть то, что зовется Какофонией, – отозвалась я.

Ответ ей, судя по выражению лица, не понравился. Но если так, то она имела полное право предложить идею получше. Однако вместо этого Агне просто пожала плечами, повернула ручку, толкнула дверь…

И убралась к чертям подальше.

Дюжина – как я думала, считать было некогда – мужчин и женщин оторвались от столов и уставились на меня с глазами, полными смятения, и ртами, полными еды. Лишь заметив у меня в руках револьвер, они осознали, что происходит, и подняли крик, лихорадочно пытаясь добраться до прислоненных к стойке штык-ружей.

К тому времени я, разумеется, успела нажать на спуск.

Заряд вылетел из ухмыляющейся пасти Какофонии, унесся в столовую и взорвался голубой вспышкой. Вопли и прочие звуки утонули в хрустальном треске и шипении, когда помещение поглотило до боли яркое белое облако.

Я натянула палантин на лицо, когда облако, студеное, поблескивающее изморозью, вытекло за порог. На мои плечи упало несколько снежинок, холод попробовал на зуб куртку, просочился в самые кости. Такого я не знала ни в Долине, ни в небе.

Пришлось признать, я была впечатлена. Он и в самом деле расстарался.

Холод сошел на нет, превращаясь из ослепительного облака в морозный туман, и я шагнула в столовую. Солдаты не сдвинулись с места – кто-то остался с разинутым в крике ртом, кто-то успел схватить штык-ружье, один бедный мудила пытался прикрыться тарелкой, как щитом.

Они стояли. И не шелохнулись.

Так бывает, если стать ледышкой.

Под ногами хрустело. Я обходила столовую, проверяя каждого солдата. Их кожа утратила цвет, пелена инея покрывала несчастных, словно вторая кожа. Они застыли в последних мгновениях своей жизни, и лица не выдавали ни мучения, ни даже страха. Изморозь взяла свое, прежде чем они успели это понять.

Ну, по крайней мере, это быстрая, безболезненная смерть. Единственная милость, которую я могла им оказать.

Один… два… три…

Я считала лица, проходя мимо.

Десять… одиннадцать… двенадцать. Погодите-ка…

Слева хрустнул лед.

Я рывком развернулась, увидела нацеленное в меня дуло штык-ружья. И пару очень даже не замороженных рук, его держащих. И революционерку, которая коснулась спускового крючка.

– Десять тысяч лет, – ощерилась она.

– ПОБЕРЕГИСЬ!

Лед хрустнул. Курок щелкнул. Мне в лицо рванула вспышка выстрела и облако севериума.

Быстро, безболезненно. Мне хотелось той же милости.

Вернее, хотелось бы, если бы между мной и штык-ружьем не стояла очень высокая женщина.

Я оторвала взгляд от пола, на который меня так резко отшвырнула Агне. Революционерка мигнула, ошеломленно уставившись на женщину, которая только что получила заряд севериума в грудь и осталась стоять. Агне на мгновение воззрилась на штык-ружье, потом на почерневшую дыру в своей рубашке, обнажившую неуязвимую кожу, потом на революционерку.

– Как грубо.

Агне вскинула руки – одна ладонь выхватила у революционерки оружие, другая сжала ее горло. Несчастная забилась, но крик мигом оборвался под хваткой осадницы, которая затем опустила штык-ружье на голову женщины с тошнотворным хрустом.

Революционерка рухнула сперва на колени, потом ничком, и последним, с металлическим стуком, на пол приземлилось засевшее в ее черепе оружие.

– Меньше двенадцати, меньше двенадцати, – проворчала я, поднимаясь и отряхивая окрасившийся алым иней с куртки. – Ага, хрена с два.

– Ой, бедное золотце. Если б только нашлась потрясающе шикарная, неуязвимая женщина, которая бы могла тебя спасти. – Агне хмуро уставилась на дыру в рубашке. – Любимую сисю подстрелила.

Я мигнула.

– У тебя есть любимая?

Она мигнула.

– А у тебя нет?

Я твердо решила никогда не отвечать на этот вопрос и, развернувшись, зашагала к двери на противоположном конце столовой.

Ну, могло быть и хуже – хоть я и целилась, и спускала курок, но магию творил уже Какофония. Чтобы заморозить всех одним порывом, ему нужно дать четкое число. Но, раз уж из нас никто не умер, а подстрелили всего лишь одну титьку, я считаю, это успех.

Да обычно я, черт возьми, с радостью назвала бы то, что на борту этого корабля мы встретили только тринадцать солдат, потрясающим успехом. Но присутствуй ты там, то заметил бы, что я из штанов что-то не выпрыгивала.

Не то чтобы я была полностью недовольна тем, как гладко проходила наша вылазка по кораблю. Однако я привыкла, что сражения с революционерами развивались по определенному сценарию: они являлись во всеоружии, они являлись с воплями, и они являлись в большом количестве. То, что один из их великих аэроблей не кишит стражей, вызывало у меня тревогу.

Правда, отнюдь не такую, как то, что я тут увидела.

Карты. Инструменты. Чертежи. И… книги.

Все отсеки судна были превращены в крошечные мастерские, библиотеки или помеси обеих. На всех стенах висели наброски – некоторые изображенные на них вещи были мне знакомы, некоторые вызывали у меня боль. Повсюду валялись карты и заметки. Всякий клочок горизонтальной поверхности занимали раскрытые книги по самым разнообразным тематикам, но ни одну я не понимала.

Типичный знак, что кому-то отчаянно нужен более интересный собеседник.

Нормальное явление где угодно, но на борту революционного аэробля… это заставляло встревожиться.

Не то чтобы в Революции сплошь и рядом одни законченные кретины, но их оперы скудны, на занятиях изучают одни пропагандистские брошюры, а их самые дешевые романы слишком уж отдают учебными пособиями. Они не скудоумны, просто не возводят знания в ранг ценности. Настолько, чтобы сотни солдат уступили им место. Я не знала никого, кто любил книги настолько.

…кроме нее.

«Едрить тебя через колено, – выругалась я, качая головой. – Ты только что обрекла дюжину людей на ледяную смерть. Так и веди себя, блядь, соответственно, женщина».

Точно. Разгадывать тайны – это пусть Джеро мается. Наше дело – угнать корабль.

Мы выяснили, что кратчайший путь к рубке лежал через столовую, как и самый действенный способ прикончить кучку солдат, которые потом бы устроили нам засаду. Мы двинулись дальше, огибая столы с примерзшей к тарелкам едой. План, казалось, полностью себя оправдал. Однако, что тогда в небе нас ждала подстава, что сейчас она подкрадывалась все ближе.