Сэмюел Сайкс - Десять железных стрел [litres]

– Онтори тун ватала!

Жизнь аптекаря никогда не была простой, как бы там Мерет не отнекивался.

Возможно, это не такая требовательная профессия, как революционный полевой медик или имперский мастер заживления, но во всех целительских искусствах необходима скрупулезность. Сломанная кость требовала точного знания того, как ее вправить, рана – уверенной руки, чтобы наложить швы, лихорадка – полного понимания, сколько именно шелкотрава потребуется, чтобы притупить боль, а не усугубить. Одна ошибка, одно неверно сказанное слово может стоять на границе между жизнью и смертью.

Мерет держал это в уме, носил это знание на шее, как тяжелую цепь, когда, сузив глаза, обдумывал ситуацию и применял тщательно отточенную, мастерски отшлифованную методику, которую когда-то изучал.

– Итак. – Он прочистил горло, глянул на Синдру. – Мы в жопе?

Синдра хмыкнула.

– Мы в жопе, да.

Они снова уставились на раскинувшуюся перед ними дорогу. Или, вернее, на то, что когда-то было дорогой, пока не утонуло под по-имперски знатной херовой тучей снега и льда.

Зима в Долине мало чем отличалась от тетки, которая прекрасно знает, как ее ненавидят родственники. Она наступала так быстро, что никто возразить не успел, устраивалась поудобнее прежде, чем кто-то заметит, а затем продолжала предаваться безделью, заставляя всех остальных работать следующие месяцы.

Хорошая аналогия, подумалось Мерету. Должен будет запомнить, если выживет.

Он поднял взгляд вверх. Облака висели гуще, исторгая опаленный сажей снег, а столбы дыма от костров Сэл все поднимались в небо. Еще пара часов, и он не сможет ничего увидеть уже в двадцати футах.

Но зато Мерет видел птиц.

Они сновали туда-сюда, как дурные мысли: проворные тени, мелькающие в облаках, по краю зрения, и исчезающие прежде, чем он мог их рассмотреть. Они уходили и приходили – иногда между появлением проходили часы, иногда минуты. Но с каждым разом они приближались. Мерет уже различал их очертания, крылья, клювы…

Наездников.

Они скоро будут здесь, Мерет знал. Множество их. С оружием. И магией.

И раз дорогу замело, нужна быстрая птица, крепкая повозка и большая удача, чтобы от них сбежать. О повозке они уже позаботились – вооружившись крепким молотком и руганью, Синдра довела ее до состояния, когда та только казалось, что разваливается. На удачу вообще не приходилось рассчитывать, поскольку все началось с гребаного аэробля, упавшего с проклятых небес.

Что же до птицы…

Старый Угрюмец. Когда-то гордость стаи Родика. Когда-то чемпионская птица снежной породы.

«За что мне такое счастье? – думал Мерет, обозревая усталое старое существо, запряженное в повозку. Один глаз – бесполезное бельмо, одна нога дрожит от артрита, перья повылезали от старости, а клюв перемазан в крови, ведь гад только что чуть не оттяпал Меретово ухо. – За что мне достался именно этот древний говнюк?»

Старый Угрюмец поднял голову и уставился на него здоровым глазом. У Мерета от удивления вытянулось лицо. Птица, способная читать мысли, пригодилась бы, по идее, в какой-нибудь другой ситуации. Однако аптекарь подозревал, что от нее будет маловато толку, когда Малогорка начнет гореть.

– Родик обещал, что птица сможет вытащить меня отсюда, – нахмурившись, заметил Мерет.

– Пару часов назад, наверное, смогла бы, – вздохнула Синдра. – Правда, пару часов назад Родик вряд ли думал, что ты сраный дурень. – Она искоса глянула на Мерета. – Я все еще…

– Мы их не оставим, – перебил он.

Синдра снова вздохнула.

– Ну да. – Она коротко хлопнула его по спине, прежде чем направиться к дому. – Я соберу достаточно вещей, чтобы, в случае чего, хватило нам двоим. Потом просто будем надеяться на лучшее и…

Зашептал ветер. Синдра и Мерет запрокинули головы. Черный на фоне облаков, вверху промелькнул силуэт. Не птица, а человек: стройный, смеющийся, с мечом в руке. Промелькнул и исчез в пустоте.

Мастер неба.

Они скоро явятся.

– Будем надеяться, – пробормотала Синдра. – Будем надеяться.

Мерет проследил, как она скрылась в метели, оставив лишь отпечатки шагов на снегу. Начал считать про себя, пока и они не исчезли под белизной.

«Шесть минут, сорок восемь секунд, – сказал Мерет себе и перевел взгляд на заснеженную дорогу. – Так что если, условно, если ты умрешь по пути, то тело занесет меньше, чем за час. – Он снял очки и протер их. – Если, конечно, от него хоть что-нибудь останется».

Мерет переехал в Долину несколько весен назад, и первым, что он увидел, был танк. Как будто древний, проржавевший и заросший, погребенный под снегом в кратере, ставшем ему могилой. Но прошло не более двух лет, как Империум его уничижил, как рассказал Мерету один из местных.

Это было традицией Долины – наблюдать, как реликвии войны обнажаются во время оттепели. Вольнотворцы, Пеплоусты и независимые коллекционеры появлялись, когда наступала весна, чтобы снять лучшие части. Первые деньги дети в Долине зарабатывали, продавая с рук части механизмов или имперское оружие проезжавшим покупателям.

Интересно, что найдут на его теле, когда оно оттает?

Интересно, за сколько продадут его аптечку?

Мерет надеялся, что цена хотя бы не подведет.

– Больше, чем нам дали бы за тебя, – вздохнул он в сторону Угрюмца, не глядя. – Не слишком хорошая цена за птицу, читающую мысли.

– Не соглашусь.

Голос Лиетт, неожиданно раздавшись, заставил Мерета довольно высоко взвизгнуть. Лиетт, впрочем, вежливо придержала комментарий. А может, даже ничего не заметила. Когда Мерет обернулся, она стояла рядом, поглаживая шею наклонившегося к ней Угрюмца.

Как Лиетт оказалась тут так быстро? Но глянув на снег, Мерет расхотел знать ответ.

«Никаких отпечатков, – подумал он. – Лиетт не оставила ни единого следа».

– Птица, способная улавливать мысли, может быть чрезвычайно ценной, – заметила Лиетт, изучая животинку. – Сие сгладило бы трудности обучения и способствовало гармоничному сосуществованию с видом, который приносит нам немалую пользу, а также расширило бы наши знания о процессах в их организмах.

– О… э… – Мерет все-таки закашлялся. – Я не имел в виду, что он может… то есть, я просто пошутил.

– Как и я, – ответила Лиетт. – Поэтому ты видишь мое шутливое лицо.

Мерет открыл было рот, оглядывая очень жесткий, хмурый и суровый взгляд, который был на ее «шутливом» лице, но передумал и решил промолчать.

Опытный целитель внутри него требовал вернуть Лиетт в постель: синяки и порезы еще не начали заживать, да и холод не был ей полезен. Но посмотрев на нее… он понял, что у него не хватит духа.

Она стояла прямая, как стрела, ее лицо застыло в первозданной суровости, ни выражение, ни поза не выдавали боли. Но один вид ее ран заставлял Мерета морщиться. Лиетт не столько не чувствовала боли, сколько не считала ее… достойной внимания.