Сэмюел Сайкс - Десять железных стрел [litres]

– Лиетт, подожди.

Она не стала ждать. Взмахнула рукой. Угрюмец заново оброс перьями, великолепного оттенка слоновой кости.

– Вообще, эта порода не подходит для наших целей, – задумчиво пробормотала Лиетт. – Я знаю кое-что получше.

– Лиетт, остановись!

Она не остановилась. И снова взмахнула рукой. Плоть Угрюмца пошла рябью, кости хрустнули, превращая его из старой тягловой птицы в высокого, царственного имперского скакуна.

– И зачем ограничиваться? – Отчаянное волнение все еще сухо звучало в ее голосе. – Почему бы не сделать ноги длиннее для бега? Крылья шире для полета? А огненное дыхание? Потребуется всего-то новый орган и…

– ЛИЕТТ!

Она не слышала. И все продолжала. Тело Угрюмца содрогалось. Оно ломалось, переделывалось, снова и снова, принимая новые и ужасные формы.

– СТОЙ! – Мерет подбежал к девушке, схватил за плечи, повернул к себе. – Я не знаю, что ты делаешь, но прошу тебя, не надо…

Она подняла лицо. И Мерет уронил руки. Отступил назад, разинув рот и затаив дыхание. Лиетт смотрела на него.

Черными, как смоль, глазами.

Ему хотелось бежать, но ноги не слушались. Хотел закричать, но легкие словно сжались внутри. Хотел моргнуть, но ее пристальный взгляд не позволял. Волоски на теле встали дыбом. Кожа на конечностях начала растягиваться, подергиваться рябью, меняться.

Мерет изо всех сил пытался выдавить хоть слово, умолять ее остановиться, но голос не походил на его собственный. Трель, дрожащий звук, исходящий извне его тела. В голове бухало, каждый вздох отдавался ударом кувалды. Мерет ощутил медный привкус – из носа потекла струйка крови. Поднял руку в отчаянной попытке защититься от того, что с ним происходило, но увидел, как пальцы исчезают в ладони, погружаясь в плоть, становясь длинным извивающимся щупальцем.

Он зажмурился. Открыл рот. И услышал крик.

Не свой.

Когда он снова открыл глаза, его кожа была цела, рука снова была рукой, тело ощущалось привычным, за исключением жутко неприятного покалывания. Даже кровь, хлынувшая из носа, исчезла.

«Ты в порядке, – убедил себя Мерет, вновь заполняя легкие воздухом, и глянул на Угрюмца. Тот оказался крайне озадаченным, но, как и прежде, старым и сердитым. – Мы оба в порядке. Но… что случилось…»

– Прости.

Лиетт стояла на коленях, обхватив себя руками, и дрожала. Снег собрался на ее плечах, как погребальный саван для тела, которое еще не осознало смерти. Слезы срывались с ресниц, катились по порезам и падали красными каплями.

– Прости, – прошептала она. – Я не хотела… я не… я…

Мерет отскочил, когда она подняла на него глаза. И проклял себя за это. Из-за стекол очков на него смотрели большие карие глаза. Снова человеческие. И полные слез.

– Не знаю, что со мной происходит.

Отстраненный, хладнокровный голос исчез, Лиетт говорила с ним сквозь сбитое дыхание и судорожные всхлипы.

– Я чувствую… что-то внутри себя. Оно продолжает говорить, рассказывать мне тайны, которые я не хочу знать, и ответы на вопросы, которые я не хочу слышать. И…

Лиетт посмотрела на Мерета с бесконечным отчаяньем. Протянула дрожащую руку. Меняющую руку, которая превратила Угрюмца во что-то иное, которая почти сотворила то же самое и с Меретом.

Ему все еще хотелось удрать. Все внутри него, от мозга до костей, кричало, требуя бежать. На что бы он ни подписался, какие бы опасности не принесла в его дом Сэл, к этому он был не готов. Блядь, да он такого даже никогда не видел.

Переделывать, перековывать, менять все так… это не магия. Не технологии. И хотя Мерет не был набожен, ему казалось, что такой силы не должно существовать. Ни на небесах, ни на земле.

Ему надо было бежать. Бежать, пока Малогорка не исчезнет из поля зрения, а все произошедшее – из памяти.

Однажды, Мерет надеялся, он поймет, почему так не поступил.

– Тш-ш. – Он аккуратно взял Лиетт за руку, опустился на колени рядом. – Дыши. Медленно и глубоко. Вот так.

Он глубоко вдохнул и выдохнул, показывая на примере. Как и положено аптекарю, сказал Мерет себе. Только на сей раз пациентом была женщина, способная создавать или разрушать силой мысли, а не, скажем, ребенок, запаниковавший из-за вывихнутой лодыжки. Но принцип все равно тот же.

Мерет на это надеялся.

– Но то, что я сделала, – выдохнула Лиетт. – Я почти…

– Подумаем об этом потом, – ответил Мерет, делая еще один глубокий вдох. – Давай. Вот так.

Он дышал, и она дышала вместе с ним. Вдох-выдох. Раз, два, три. Когда дело пошло, ужас в ее глазах начал угасать. Слезы – нет.

– Я… не могу рассказать тебе, что случилось, – прошептала Лиетт. – Я не помню.

Мерет кивнул.

– А Сэл?

Она метнула на него полный боли и страха взгляд.

– Не говори ей!

Мерет нахмурился.

– Почему? Что бы ни происходило, если она что-то знает, мы должны…

– Дело не в «мы», а в ней, – брови Лиетт сошлись, глубже заломив складку. – Ты ее лечил?

Мерет потряс головой.

– Я хотел, но…

– Она тебе не позволила. Она верит, что ее нельзя ранить. Но можно. Она уже ранена. Ты же заметил, да? – Лиетт содрогнулась. – То, как она двигается? Шрамы причиняют ей боль. Каждый день она просыпается, выходит в мир, который хочет ее убить, и, если даже не столкнется ни с одним врагом, она все равно возвращается с болью, и я… я… – Лиетт сглотнула ком. – Я не хочу быть еще одной причиной ее боли.

Мерет помедлил.

– Думаешь, скрывая все, ты ее не ранишь?

Она покачала головой.

– Не так больно, как если бы рассказала. Я смогу жить с ее презрением, но не смогу жить, став ей обузой.

Он знал их всего ничего, обеих, но достаточно, чтобы понять, кто они такие. Сэл Какофония – самый жуткий скиталец Шрама, несущая гибель, та, кто оставляет после себя лишь пепел. Двадцать-Две-Мертвые-Розы-в-Надтреснутой-Вазе – прославленная среди вольнотворцов, гениальная еще до получения этой жуткой мощи. Два человека, сила которых могла заставить землю дрожать, а небеса плакать.

Есть в этом что-то утешающее, подумалось Мерету, когда даже очень сильные могут быть такими глупыми.

Он вздохнул. Уселся рядом с Лиетт, рассматривая тот же клочок снега, что и она.

– Сэл мне говорила, что на аэробле ты пообещала сжечь мир ради нее. Ты действительно так сказала?

Лиетт кивнула.

– Да.

– И правда сожгла бы?

Она посмотрела на него.

– Да.

Мерет не отвел глаза. Грустно улыбнулся.

– И что ты будешь делать, когда все сожжешь, когда у тебя останется только пепел и она, и вы не сможете разговаривать друг с другом?

Лиетт моргнула, ее глаза широко раскрылись от удивления. Потом сощурилась, разомкнула губы, пытаясь подобрать достойный ответ. Затем сжала их и тяжело, устало выдохнула.

– Будет больно, – прошептала Лиетт. – Будет больно всем.