Сэмюел Сайкс - Десять железных стрел [litres]

Я видела вещи более жуткие и диковинные, чем ты только можешь представить, разбросанные по этому пропащему миру, о некоторых я даже колеблюсь заговаривать, потому что знаю, ты не поверишь.

Так что поверь вот во что: я никогда не видела ничего – ничего! – подобного.

Битва затихла. Мечи опустились, глаза взметнулись вверх. Даже умирающие, казалось, перестали стонать. Под взглядом этой штуковины, двумя кострами, горящими в пустых глазницах, все звуки, кроме треска его огня и биения его сердца, как будто стали запрещены.

Богохульны.

Оно не было чудовищем, это чучело, что нависло над теми из нас, кто все еще стоял на ногах. Оно не двигалось на инстинктах или по приказу, раскачивая огромным черепом вперед-назад, источая дым и роняя угли из тела. Оно не нападало, как поступило бы чудовище, ведомое голодом или яростью. Оно просто стояло, глядя на нас сквозь пелену черного дыма, изливающегося из его сердца. Оно не выдавало ни гнева, ни голода, никаких чувств, помимо смутного безразличия.

Оно не было чудовищем.

Я знала, как убивать чудовищ.

А эта штуковина… она…

– МОЙ ГОСПОДИН!

Обительщик подобрался ближе, не обращая внимания на засевший в груди меч, и выронил отрубленную конечность, которую нес. Его глаза, плачущие кровью, блестели исступлением, что могло сравниться разве что с одержимостью его же улыбки. Фанатик рухнул на колени, глядя на чучело снизу вверх.

– Я молился так долго, что я… я не… – Губы задрожали, силясь выговорить слова, которые все не шли. – Я так рад, что увидел тебя… до того… до того, как…

Голова обительщика запрокинулась назад. Рот широко разинулся. И из него, из ноздрей, из глаз хлынул поток крови, осушивший его за шесть секунд. На седьмую, когда огневдох догорел в его венах, фанатик рухнул на пол высохшей, пустой оболочкой.

То, что кровоточащий изо всех щелей человек был лишь вторым по шкале странностей, что-то да говорило о нашем положении.

– Эта дрянь… – прошептала я, уставившись на чучело, – не может быть…

Даже самый разумный обительщик все равно безумец. Обительщик, накачавшийся наркотой настолько, что голова взорвалась, внушал еще меньше доверия. Но в чем таки можно на него положиться, так это что он узнает своего бога.

И все же, даже глядя на эту хреновину, даже чувствуя, как слова умирающего засели в мозгу, будто копье, я не была уверена.

«Неужели это, – гадала я, – тот самый Видящий Бог?»

Огромный череп, словно в ответ, со скрипом горящего дерева повернулся. Сквозь завесу дыма в меня вперился пустой взгляд. И меж ударами его сердца я расслышала голос.

– Ты.

Нет, не расслышала.

– Я тебя помню.

Ощутила. Так же остро, как любую рану.

Стремление удрать засело где-то глубоко внутри, похороненное под слоем страха так, что сдвинуться с места стало невозможно. Я не могла бежать, не могла шелохнуться, не могла думать, чувствуя голос в голове, будто пламя, расползающееся по измученной засухой равнине.

– Но ты не помнишь меня.

Раскаленный голос прожигал мысли, тревоги, оставлял обнаженным внутри меня нечто, чье существование я боялась признать.

– Ты не чувствуешь меня шрамами, как я чувствую тебя. Ты не чувствуешь мою боль, как я чувствую тебя. Ты не слышишь меня, как я слышал каждый твой миг жалости к себе, каждую неуверенную похвальбу, каждую молитву, которую ты думаешь, что никто не слышит.

Должна бежать. Должна пошевелиться. Должна сделать хоть что-то. Но не могла заставить ноги сдвинуться, заставить глаза моргнуть. Не могла ощутить ничего, кроме жгучей боли от этого голоса в голове, дрожи от ударов этого бьющегося сердца на коже.

– Я знаю ничтожные страхи и печали, которые тобой движут. Знаю, что они привели тебя сюда в поисках конца боли, страданиям, шрамам, что ты носишь. И я знаю, что как бы отчаянно ты ни искала…

За черным дымом что-то сдвинулось. Лоб черепа треснул, огромная рана расколола его надвое. Кость разошлась, открывая блестящие красные жилы, дрожащие с каждым ударом сердца. Медленно, словно алый занавес, раздвинулись и они. А затем среди дыма пробудилось нечто.

– Ты никогда не найдешь избавления от боли.

Глаз.

На меня воззрился единственный голубой глаз, чистый и ясный, словно первое утро зимы.

– Будущее начертано на твоей плоти, Салазанка.

Мое имя. Мое настоящее имя. Чучело его знало.

– Зло, обрушившееся на тебя, ты обрушишь на сей девственный мир. Сие не принесет тебе радости. Но я не стану этим довольствоваться. Как и те, кто от меня зависит .

Мое тело сотрясалось от жара. Легкие заполнял дым. Глаза, не мигая, смотрели на эту единственную голубую сферу. Я ничего больше не замечала. Ни все сильнее заволакивающий все дым. Ни вспыхнувшие ярче огни.

– Впрочем, как бы там ни было…

Ни огромную деревянную ногу, что зависла надо мной.

– Мне жаль.

И опустилась.

Затрещало дерево. Захохотал огонь. Запела Госпожа. Две тонны обломков рухнули вниз, взметая облако пепла и гари там, где ударила нога чучела.

А я осталась жива.

Почему-то.

Ответ пришел, лишь когда огромный глаз снова скрылся за черной пеленой. В пылающие легкие снова проник воздух, утих огонь в венах. К телу вернулись чувства – достаточно, чтобы заметить обхватившую мою талию руку.

– Почему ты не сдвинулась?!

Веллайн. Голос ударил по ушам, жесткий. Но не такой, как прижатый к моему боку меч. Она, должно быть, вытащила меня, столь быстро, что я не успела заметить. Когда я наконец додумалась схватить ее руку, она обхватила мое запястье пальцами и вывернула его мне за спину, утягивая меня подальше от чучела.

– Гражданские ушли? – крикнула она своим спутникам, когда те бросились к ней. – Все в безопасности?

– Еще нет, – отозвалась Шеназар, глянув в конец зала.

Кучка людей съежилась позади группы магов, отбивающихся от тех обительщиков, чьи головы еще не рванули от огневдоха.

– И не будут, если мы ничего не сделаем, причем быстро.

Шеназар была права. Если пламя расползется, все гобелены, портреты и сокровища торжественного зала, а заодно и люди, станут лишь дорогими угольками. Если чучело хотя бы чихнет, особняк превратится в самый большой погребальный костер на весь Шрам.

Я знаю, что черепа не могут чихать. Завали на хер пасть. Ничего лучшего не придумала.

– Мы не можем сражаться с чем-то подобным, – Веллайн не сводила с чучела глаз. – Шеназар, ты можешь его сдержать?

– Сдержать? – изумленно уставилась на нее Шеназар. – Капитан, когда я говорила, что могу вырубить любого, я имела в виду состязания по выпивке.

– Ну, блядь, попытайся! – прорычала Веллайн. – Далторос, пока она даст нам время, нужно вывести гражданских.

– Какая жалость. – Далторос зевнул, глянув на охваченных паникой гостей. – А все самое интересное только начиналось. – Он перевел взгляд на меня. – Как быть с вашей подругой?