Сьюзан Деннард - Потому что ты любишь ненавидеть меня: 13 злодейских сказок [антология]

– Меня это не волнует. Я хочу этого, и точка.

Мы с ним стоим на краю облака, опершись о заграждения южного наблюдательного поста, и разглядываем землю далеко внизу, где моргают во тьме огоньки, напоминая звезды в полночном небе. Шумно и быстро, наперебой перечисляем вещи, которые не делали до сих пор, но хотим сделать.

Я теперь куда лучше умею играть в эту игру.

– Искупаться в лазурных водах Оаху, – говорю я.

– Не так уж это и трудно, – бурчит Джек. – С этого вполне можно начать.

Я поднимаю руку и сжимаю большой и указательный пальцы так, что между ними оказывается горсть огоньков.

– Может быть, – бормочу я.

Конечно, я могу поплавать у гавайских берегов, но сейчас под моими ногами все эти огни, вся эта жизнь. Слева до самого горизонта тянется полоса черноты, там прячется океан и на нем мигают только редкие огоньки яхт.

Мы, великаны, в чем-то подобны ему: всегда рядом, всегда тайна.

Люди забыли, что они знают далеко не все.

Ветер поднимает длинные волосы на моих плечах, и я закрываю глаза, и на миг воображаю, что в ушах свистит потому, что я нахожусь на бобовом стебле, и он несет меня к земле...

– Золотую монетку в обмен на то, о чем ты думаешь? – спрашивает Джек.

Я улыбаюсь.

Мы достаточно привыкли друг к другу, чтобы он мог позволить себе шутки подобного рода... ведь мы оба знаем, что он ничего не украдет. Но я не отвечаю.

Мама всегда говорит, что из меня выйдет великая правительница: «ты думаешь, дочка, но при этом не говоришь много, и не позволяешь эмоциям отражаться на лице». Обычно я воспринимаю это как оскорбление, поскольку она может с таким же успехом утверждать: из тебя, дочка, получится отличный робот.

Иногда требуется время, чтобы оценить чужие слова по достоинству.

– Могу я задать тебе вопрос? – спрашивает Джек.

– Валяй.

– Ты все время полируешь кресло, гравируешь узоры... Но ты давно могла закончить это дело.

Деревянное кресло – лучшее мое изделие, крепкое, гладкое, изящное; выглядит так, словно его создал некто знающий, что именно он собирается изготовить. Я продолжаю работать над ним, подправлять тут, и там, и, честно говоря, я не понимаю, что мешает мне признать – дело завершено.

Я пожимаю плечами.

Джек говорит:

– Хочешь услышать кое-что забавное? Хотя полагаю, это больше вопрос... – он издает нервный смешок. – Это звучит нелепо, но когда я только появился тут, я думал, ты собираешься ободрать с меня живого кожу или что- то в этом духе. Пустить на обивку.

Я смеюсь так, что вынуждена утирать слезы с глаз.

– А ты собиралась?

– Ты шутишь? – выдавливаю я между взрывами хохота.

– Ты собиралась? – Джек упорен, как всегда.

Я перестаю смеяться, и понимаю, что таким серьезным никогда его не видела.

Он смотрит на меня снизу вверх, и глаза его двигаются так, словно он хочет заглянуть на самое дно моей души.

Я отворачиваюсь и гляжу на истыканную золотыми крапинками темную безбрежность внизу. Прижимаюсь к ограждению крепче, позволяя ветру хлестать моими волосами меня же по лицу.

– Джек, такой мысли у меня никогда не было.

Джек не возвращается долгое время, такое долгое, что я начинаю думать, что он вообще не придет. Лето соскальзывает в осень, и мои родители отправляются на гряду облаков над Германией по своим королевским делам.

И затем, одной ночью, Джек возвращается.

Мы в подвале, и Джек сидит, закинув руки за голову и глядя на пламя в камине. Голди, усевшаяся в топке, шуршит перьями, на мгновение поднимает голову и окидывает нас подозрительным взглядом. Гусыня все еще раздражается в присутствии Джека, наверняка внизу с ней обращались не очень хорошо.

Он заговаривает, первый раз за сегодняшний визит:

– Я подумывал, чтобы больше не приходить.

– Может быть, тебе и не стоило возвращаться.

– Только не думай, что я стал бояться подниматься так же, как ты – спускаться!

Я не комментирую.

– Кроме того, мы с дядей отправляемся домой в Кембридж на этой неделе, – вздох. – Так что, ты больше не хочешь, чтобы мы дружили?

– Джек, ведь тебе нравится кошка дяди, так? Но можешь ли ты назвать ее другом?

– Да.

Я трясу головой, и слова папы заполняют сначала мою голову, а затем и рот:

– Это не в моей природе.

– Разве в твоей природе отказаться от друга?

Но Джек на самом деле не знает, что я имею в виду, и это к лучшему.

Я говорю:

– Помнишь шкафчик с арфой? Родители недавно заполучили кое-что интересное. Хотелось бы тебе показать.

Мама много дней, не переставая, вспоминала об исчезнувшем предмете, но затем она нашла кое-что взамен. И в тот момент, когда я увидела эту штуку, тут же вспомнила о Джеке, поскольку я поняла – ему понравится.

Он выглядит застенчивым, как я и ожидала.

Но я не жду ответа, я подцепляю его с пола и шагаю вверх по лестнице, так что он лишь слегка ворочается, поудобнее устраиваясь в моей ладони.

Мы заходит в комнату с быком, и я ставлю Джека на одну из полок в шкафчике, рядом с черной свинкой из черного бархата, что рысит туда-сюда, и отрыгивает серебристые кусочки мрамора. Джек охает и ахает, и свинка осторожно тыкается мягким пятачком ему в ладонь.

– Она кусается? Что она ест? – спрашивает он. – Не одиноко ли ей здесь сидеть?

– Нет. Ничего, и я не думаю.

Столько удивительных вещей в этом шкафчике, таких, что заставляют меня испытывать гордость при одном взгляде: мечи и шлемы людского размера, все из глубокой древности; огромные кубки, что были некогда украдены у великанов, обитавших в глубинах под горой Арарат, но затем возвращены; золотое яйцо, одно из отложенных первыми, корона вся в жемчугах, опять же на человеческую голову, которую моим предкам отдали в знак покорности; мощный кусок древесины, что являлся некогда – так говорят – частью ковчега.

Его, кстати, тоже помогали строить мужчины нашего племени.

Что Джек видит, когда смотрит на эти предметы? Деньги? Славу?

Я вижу полную гордых деяний историю, похороненную и почти забытую.

Джек пробегает пальцами по лезвию одной из сабель и говорит:

– Моему дяде это понравилось бы.

– Не сомневаюсь, – я опускаю его на пол и закрываю шкафчик.

Джек подходит к бронзовому быку, толкается ладонями в его грудь, и ожидающе смотрит вверх. Я поднимаю его на шею статуи, и он ложится на спину, закидывая руки за голову, точно на шезлонге.

Но затем обнаруживает, что нечто упирается ему в лопатки, и оборачивается:

– Это что, засов?

– Хватит вертеться. Ты упадешь.

– А, ерунда... Это я что, лежу на двери? – Джек вскакивает и отходит, чтобы как следует разглядеть прямоугольный люк, что красуется на спине быка. – Замечательно! Нечто вроде сундука, ага?

Если я позволю ему самому открыть дверь, то он точно свалится и сломает что-нибудь.