Сьюзан Деннард - Потому что ты любишь ненавидеть меня: 13 злодейских сказок [антология]

Печально это говорить, что даже в наши дни люди часто имеют те же самые взгляды, что и Богиня Чистоты, когда дело доходит до изнасилования. Жертвам часто задают вопросы типа «Что было на тебе надето?», «Сказала ли ты “нет”?», «Что ты сделала, чтобы спровоцировать это?» вместо того, чтобы сосредоточиться на криминальной стороне произошедшего.

Синди обходится со всем этим деликатно, но в то же время честно и прямо.

Ее история выделяет все нужные моменты ситуации, и представляет их молодым читателям. Я надеюсь, что вы, как читатель, интерпретируете рассказ своим, особенным образом, но не решите, что тема достойна лишь умолчания.

Мы не должны ее игнорировать.

Как читатель, я бы целиком погрузился в эту историю... если бы только она была на сто тысяч слов длиннее! Я страшно люблю сюжетные повороты в литературе, и завершение «Прекрасного яда» вызывающим образом утоляет мою жажду таких поворотов!

Я почти желал, чтобы я мог поговорить с Мэй Фен, или написать ей письмо.

Начал бы я со слов «Ты не одна», а потом сказал бы ей, что она вовсе не ошибалась, что есть люди, кто стал бы ее слушать и поверил бы ей. Очень важно, чтобы жертвы подобных неприятностей узнали, что они не брошены в одиночестве, обвиняемые всеми подряд.

Мэй Фэн научила меня, что и у злодеев есть свои истории, и что глядя с их точки зрения, можно лучше узнать персонажей, более глубоко проникнуть в их образ действий. Нужна тьма, чтобы увидеть свет, и зло – чтобы разглядеть добро.

Но что движет тем и другим... вот это совершенно другая история.

Смерть – отрок с карими глазами.

Отрок с босыми ногами и ободранными коленками, и на рубахе не хватает пуговицы.

Отрок с волосами цвета меди и ресницами, порхающими как облака.

Идет дождь, когда он просыпается на дне колодца.

Он лежит, свернувшись, на боку, собранный в бутон, как увядшая роза, и тело его шуршит точно сухая бумага, когда он распрямляется и опирается спиной о покрытую мхом стенку из камня. Он вдыхает, и затхлый воздух двигается в проснувшихся легких, пульс – тихое тап-тап в недрах шторма, когда он вытягивает руки, ловя капли дождя.

У Смерти красивые ладони – одна из плоти, на другой только кости, и бусинки из воды оседают на пальцах, сочатся меж суставов.

Он смотрит вверх глазами цвета сырой земли.

Он видит свое отражение, но не в колодце, поскольку тот пуст, а в тех лужицах, где вода собирается после дождя. Его глаза выглядят так, словно не принадлежат ему, хотя на самом деле они – часть его существа, врезанные в лицо подобно дырам в коре старого дерева.

Молодое лицо.

Старые глаза.

Наверху дождь ослабевает, останавливается, превращается в туман, пока Смерть встает на ноги. Он не знает, как долго он спал – часы? дни? недели? – но сейчас он проснулся, он замерз и он голоден.

Не тем голодом, какой можно утолить картошкой с тушеным мясом – он имеет знание о том, что это, но в то же время ничего не знает о подобной вещи – нет, целеустремленным голодом, что ощущается как нехватка мозга в костях, крови в венах, и заставляет сердце нервно дергаться от вожделения.

Смерть проснулся, и это значит – он голоден.

Он голоден, и это значит – он проснулся.

Он медленно, но без остановок выбирается из глубокой дыры колодца, пальцы находят щели и выбоины. Он перекидывает тонкие ноги через ограду из камней, и некоторое время сидит, оцепенев, на одном из валунов.

Это прекрасно – быть проснувшимся.

Мир за пределами колодца вновь изменился.

Он меняется всегда – один день, когда Смерть выбирался наружу, он обнаруживал, что листья зелены, а в следующий раз они начинали опадать. Чаще всего он просыпается зимой, видит голые деревья, голые деревья, голые деревья целыми днями.

Лето проходит в затянувшемся сне.

Сегодня воздух прохладный и сырой, с яркими весенними нотками.

Он лениво покачивает ногами, постукивая босыми пятками по камням, поросшим мхом. Он знает, что он не единственный, что он Смерть этого места, с его круглыми холмами и обрывистыми утесами, ветром как музыка и старым колодцем. Холмы разбросаны всюду, в одной стороне за ними прячется море, с другой виден лес, и там, в тумане прячется небольшой городок. Дальше и дальше разливается ожидающий мир.

Нечто сжимается в его груди. Голодное сердце.

Его ноги ступают на траву, и та начинает вянуть.

Земля вновь позеленела, исчезли голые пятна там, где он ступал в прошлый раз. Недели назад. Или, может быть, месяцы.

Поначалу он пытается шагать по камням.

Его походка нетороплива, его шаги ленивы, но расстояния умирают под его ступнями. Он ставит ногу на склон холма, а другую в поле, одну на поле, а вторую в лесу, одну в лесу, а другую на окраине городка.

Он делает очередной шаг, но сдвигается совсем чуть- чуть, обычным способом.

Так Смерть узнает, что он близко к цели.

Городок – на деревянных знаках красуется имя «Фаллоу» – просыпается вокруг, мужчины и женщины выходят из домов, сливаются в потоки тел, текущие к церкви.

Он стоит посреди площади и осматривается, жужжа под нос знакомую мелодию. Слов он не помнит, как и того, помнил ли он их когда-нибудь.

Он – это камень в реке. Остальное течет мимо.

Смерть ввинчивается в толпу, засовывает руки – одна из плоти, другая из кости – в карманы рваных штанов. Шагая по аллее, он играет сам с собой в игру, пытаясь определить, кто будет на этот раз: старик с корзиной хлеба, молодая мать, что тискает ладошку сына, девочка, прыгающая на плечах отца.

В прошлый раз была зима, и жизнь мужчины закончилась во сне.

До этого – двое мальчишек, упавших с утеса.

А до этого он не может вспомнить, он потерял даже след порядка во встречах, лицах, именах. Они лишь пятнышки света в его памяти, крохотные вспышки тепла.

В сером небе колокола церкви начинают звонить.

Девочка пищит, когда отец подбрасывает ее.

Мальчик начинает плакать.

Старик кашляет.

Смерть следит за всеми, и его костяная рука ноет.

Дева сидит на плоском могильном камне.

Мир все еще промокший после шторма, и сырость отбирает цвет у ее юбки и студит ноги, но дева никогда не слышала, чтобы кто-то растаял под дождем. Простудился – да, но ее кровь всегда горяча, словно нагревшиеся на летнем солнце валуны.

– Разве это правильно? – спрашивает она, водя по камню пальцами.

Так она размышляет куда чаще, чем обычно, думая наполовину в собственной голове, наполовину вслух, танцуя между тем и другим подобно скачкам с камня на камень во время отлива, и это заставляет ее отца выходить из себя. Но как она понимает, мертвым все равно, они не видят разницы, и слышат ее в любом случае, произносит она слова в уме или делает это языком.