Сьюзан Деннард - Потому что ты любишь ненавидеть меня: 13 злодейских сказок [антология]

Только она не убегает.

Она стоит на месте, и пламя в ее глазах сильнее, чем огонь угасающей жизни.

– Уходи прочь, – говорит она, ее голос звучен и силен, в нем звенит упорство, но Смерть нельзя отогнать так просто.

– Нет, – говорит он, и его глотку саднит: давно она не рождала слов.

Молодой рот.

Старый голос.

Он вынимает костяную руку из кармана, но дева отворачивается от него и нагибается за цветами, выбирая те, что с длинными стеблями.

– Для праздника, – говорит она, будто эти слова что- то значат для него.

– Праздник, – отзывается он точно эхо.

– Это первое мая, – поясняет она, складывая цветы в подол. – Сегодня Бельтайн. Майская Королева и Лесной Человек, и огромный костер...

Нечто щекочет заднюю часть его разума, что-то похожее на воспоминание, но того, что именуют памятью, у него нет. Там, где она должна находиться, чернеет огромная дыра, разрыв, сделанный очень давно, или скорее колодец, глубокий и темный.

Края осыпались, но стенки круты.

– Я здесь не для того, чтобы посетить праздник, – говорит Смерть.

Дева плетет венок и отвечает:

– Я знаю.

Грейс заставляет пальцы двигаться, закончить работу, а отрок с карими глазами и старый дуб нависают над ней.

Она знает, кто он, без сомнений.

Узнает еще до того, как видит мертвые цветы у его ног, до того, как замечает лишенные плоти пальцы, до того, как он произносит ее имя.

Она узнает это точно так же, как мышь – изгиб кошачьего хвоста, нога – ненадежную опору, и дети – огонь.

Она узнает, поскольку она видела его один раз, уголком глаза, стоя у кровати матери.

Она узнает, и она пугается.

Ужас просыпается в ее груди, сердце лупит беги-беги- беги, едва не разрывая тело. Но мать говорила, что еще никто не сумел обогнать Смерть или дьявола, так что она остается на месте и убеждает себя, что на земле есть разные виды быстроты.

– Я не готова, – произносит она, ненавидя дрожь в собственном голосе.

Смерть качает головой:

– Это не имеет значения.

– Почему я? – спрашивает она.

– Я не выбираю.

– Сколько мне осталось?

Смерть не отвечает.

– Я хочу попрощаться.

– Нет, – говорит он.

– Я хочу увидеть, как взойдет солнце.

– Нет, – говорит он.

– Я хочу увидеть, как на небо выходят звезды. Потанцевать на опушке и бросить венок в пламя, отведать первых летних плодов, и еще...

Смерть вздыхает, закатывает карие глаза и говорит:

– Ты тянешь время.

– А ты нет? – огрызается она.

Поднимается ветер, и наверху скрипит ветка, пережившая слишком много сезонов, слишком много штормов. Грейс слышит, как треск распространяется сквозь древесину.

Нет, только не так.

– Грейс, – говорит Смерть, вытягивая руку, никакой кожи, даже мяса, лишь кости, и от одного взгляда ее начинает бить дрожь, и она может только смотреть в изумлении, удерживая внезапное, безумное побуждение вложить свою ладонь в его, ощутить гладкость и холод этих пальцев.

Ветка начинает трещать.

А затем милосердный девичий голос произносит ее имя, и она видит Алису Лори, что стоит на дороге.

– Иду! – кричит Грейс, и выбегает из-под сени дерева за миг до того, как ветка ломается и падает на ковер из алых цветов.

Она не оглядывается.

Смерть, хмурясь, смотрит на упавший сук, на пустую руку.

Дева, за которой он пришел, уже на полпути к дороге, не бежит, честно говоря, но быстро шагает туда, где ждет ее сверстница, почти такая же, только без пламени в глазах и вокруг тела.

Он вздыхает – будто зимний ветер качает сосульки – и отправляется следом, оставляя след из отпечатков, пятачков голой земли.

Когда он настигает Грейс, та снова в одиночестве, и он подходит вплотную и опускает костяную руку ей на плечо. Жаркое пламя облизывает лишенные плоти пальцы.

– Поймал тебя, – шепчет он, и она деревенеет, ожидая, должно быть, что все для нее закончится, но Смерть не действует подобным образом.

Рука за руку с жизнью – так это происходит.

– Ты мог бы отпустить меня, – говорит она, не отводя взгляда от дороги.

– Я не могу, – отвечает Смерть.

Дева выкручивается из его хватки и поворачивается, алый венок зажат в ее руках.

– Почему нет?

Вопрос царапает его разум. Он пытается вспомнить, что произойдет. И не может.

Знание тут, рядом, столь же монолитное, как и голод, и он не в состоянии ждать слишком долго. Он должен взять ее руку. Он должен взять ее жизнь.

Знание не выражено в словах, но оно здесь, внутри головы.

– Я не могу, – повторяет он, желая, чтобы она поняла.

Она складывает руки на груди, и Смерть слышит шум приближающегося экипажа. Слабый треск колес становится громче, одно из них явно разболтано.

И снова он протягивает руку:

– Грейс.

– Жизнь должна хоть чего-то, но стоить, – говорит она. – Что ты дашь мне за нее?

Экипаж одолевает поворот за ее спиной.

– А что бы ты хотела? – спрашивает он, хотя знает ответ.

– День, неделю, год...

Он качает головой.

– Твое время пришло.

– Тогда позволь мне им воспользоваться! Ты забираешь целую жизнь! Оставь мне хотя бы день!

Смерть взирает на деву.

Дева взирает на Смерть.

Он мог бы повалить ее, придавить к земле, сжать ладонь в своей, переплести костяные пальцы с живыми.

– Пожалуйста, – говорит она. – Ты должен мне это.

Смерть хмурится:

– Я тебе ничего не должен.

– Нет, должен! – рычит она, и тут налетает ветер, ерошит ей волосы, и он вспоминает.

Почему она выглядит такой знакомой.

Где он видел эти синие глаза, затуманенные болезнью, но такие же яркие, глядевшие поверх запавших щек с лица в форме сердечка.

Хрупкие женские пальцы, протянутые к его собственным.

И маленькая девочка за окном, волосы в свете луны кажутся белыми.

– Нет, должен, – на этот раз у нее хватает сил только на шепот, но он слышит каждый звук.

– Ты знаешь, на что это похоже? – спрашивает она. – В один миг терять так много? Можешь ты чувствовать печаль или горе?

Он пытается заглянуть в собственный разум, ощупывает его границы, но все, что там есть, находится за пределами его голода, и выглядит плоским, тусклым и тяжелым.

– Нет, – говорит она. – Конечно, не можешь.

Смерть взирает на деву. Он не знает, что сказать. Что сделать.

– Закат, – говорит он наконец. – У тебя есть время до заката.

Слезы текут по ее щекам, и это несмотря на то, что она триумфально опускает венок на голову.

– Пожмешь мне руку? – спрашивает он, протягивая костяную ладонь.

На это дева издает звук, столь же внезапный и тонкий, как птичий писк, качает головой и отворачивается.

«Это того стоило», – думает Смерть, отступая на обочину, уходя с пути несущегося экипажа.

Разболтанное колесо остается на месте.