Тим Скоренко - Стекло [litres]

«Проводник так не думает».

«Откуда ты знаешь? Ему тоже нужно победить демона, и мы не понимаем какого. Он утверждает, что просто хочет знать. Хочет заткнуть дыру в этом своём всевидении. Но вспомни, сколько раз он врал. Вспомни, как он соврал мне».

Да, ложь Филу была самой страшной за наше путешествие. Я не знал, убивал ли Фил раньше, но даже если так, смерть Аффи явно не стала для него рядовым событием.

«Что ты будешь делать сейчас?»

«Ничего. Буду делать то, что он говорит».

«Даже понимая, что это ложь?»

«Есть лучший вариант?»

Лучшего варианта не было, как и пути назад. Впереди могла ожидать смерть, но могло найтись и спасение. Позади не было ничего, кроме смерти – пусть не в снежном ничто, пусть даже через полвека в собственной постели, но это было страшнее. Потому что развернуться сейчас означало всю последующую жизнь сожалеть о том, чего не сделал. Это как дойти до края земли и не решиться заглянуть за него.

Мы сидели так ещё некоторое время, а потом из палатки стали выползать остальные. Несмотря на последний день, никакой торжественности не ощущалось – обычное потягивание, скованные движения, редкие реплики. Раньше в это время мы ещё и шутили, пытаясь разогнать утреннее уныние, но теперь, когда с нами не было Бабы, Близнеца, Болтуна и Аффи, шутки как-то не получались.

«Палатку берём?» – спросил Яшка.

Это был хороший вопрос. Раньше палатку тащил Баба, а после его ухода – Цифра с Младшим, и потому мы двигались заметно медленнее.

«Нет, – ответил Проводник. – И, предвосхищая ваши вопросы, я отвечу: нет, я не уверен. Но в принципе один день мы можем выдержать и без неё, пересидим в костюмах».

Звучало прагматично и правильно. Палатку свернули и аккуратно уложили. Вместе с ней оставили ещё ряд вещей, в основном – съестное, за которым мы полагали вернуться. Тяжёлая ноша – тепловая пушка – осталась только у меня, потому что она могла понадобиться. Фил предложил помочь, но я отказался – нести в одиночку было сподручнее.

Мы выдвинулись. Теперь передо мной шёл Фил, позади – Цифра. Я пытался представить, как может выглядеть цель нашего путешествия. Может, это дыра в земле, а может, напротив, ледяной столп. А может, там ничего нет, просто Проводник остановится в произвольном месте и скажет: это здесь. Я сниму с плеча тепловую пушку и начну плавить лёд, если там в принципе будет лёд. Мы всматривались в белое, пытались нащупать глазами малейшую зацепку, изменение пейзажа, что-то отличное от окружавшей нас монотонности, но не было ничего. Я помню, как в одной детской книге носорог спрятался от охотника за пальму. Этот эпизод очень удивил меня в детстве, и я задал матери вопрос – как может огромный носорог спрятаться за узким стволом? Мать рассмеялась в ответ и сказала, что это сказочное преувеличение, что настоящий носорог, конечно, так сделать не сможет, а вот волшебный, из книжки, способен спрятаться не то что за пальму, но за человеческий волос. Ночью я взял пару волос, застрявших в маминой расчёске – у неё были длинные волосы, удобные для моего эксперимента, – и попытался смотреть сквозь них так, чтобы предметы за ними оставались невидимыми. Но волосы расплывались и исчезали из поля зрения, а отдалённые объекты, напротив, обретали чёткость. Это ужасно меня огорчило – так, что в течение нескольких месяцев я отказывался слушать сказки и вернулся к книгам, лишь научившись читать самостоятельно.

Здесь, в далёкой северной реальности, я пытался рассмотреть носорога за пальмой. Мне хотелось надеяться, что сейчас из ниоткуда появится какой-то значимый объект, фиксирующий наше прибытие. Так моряк, завершив плавание, делает первый шаг и чувствует под ногами не шаткую палубу корабля, а твёрдую землю. Так солдат возвращается домой после войны и обнимает жену. Так снайпер, нажав на спуск, видит, как падает цель. Нам нужен был итог.

И только я подумал об этом, как воздух стал другим. Я не мог вдохнуть его из-за многочисленных фильтров костюма, но я увидел, и увидели другие. Он искрился, как будто невидимое солнце отражалось в мириадах серебристых пылинок. Проводник остановился, и остановились мы все. Я поднял руку, глядя на неё сквозь этот странный воздух, и почувствовал эфемерность, ирреальность собственного тела. Меня не существовало, я то ли умер, то ли вовсе не рождался, мной была каждая блестящая пылинка, каждый миллиметр пространства, облачённого в свет.

«Что это?» – спросил кто-то.

«Территория Стекла», – ответил Проводник.

«Мы не умерли».

«Нет».

Мы понимали, что ещё не дошли, что впереди ещё сколько-то минут или часов ходьбы по стеклянной глади, через сверкающий воздух, но ощущение эйфории всё равно застило глаза, дёргало нервы, зудело в голове. Я опустил поклажу и раскинул руки, пытаясь поймать пылинки, но те не висели в воздухе, а существовали в каком-то параллельном измерении, проходя сквозь костюмы и плоть.

«Что ты делаешь?» – раздался крик.

Я оглянулся. Цифра раздевался. Он уже расстегнул костюм и стягивал с себя его облегающий материал. Я сделал шаг к нему, как и ещё кто-то, но Проводник встал между нами и поднял руку в останавливающем жесте.

«Не нужно», – сказал он.

И мы почему-то послушались, как слушались всегда.

Цифра уже снял шлем и стянул с себя верхнюю часть костюма. По его движениям не чувствовалось, что ему холодно или плохо – он делал это точно так, как если бы находился в палатке. Потом он стянул штаны вместе с пристёгнутыми ботинками и остался в нижнем – изрядно замызганной кофте с короткими рукавами и обтягивающих шортах. Он обернулся и посмотрел на нас, и меня ужаснул этот взгляд, а точнее, не сам взгляд, но сопровождавшая его растерянная улыбка. Такая может быть у человека, которому жена обещала сюрприз, он разделся и вошёл в тёмную комнату в чём мать родила, а после включения света увидел толпу друзей. Но если в описанных обстоятельствах улыбка смотрелась бы уместно, то в этом сверкающем воздухе, среди людей в тёмных комбинезонах она пугала, точно за ней скрывалось зло – так серийный убийца улыбается жертве, так насильник улыбается женщине, так смерть улыбается человеку.

Цифра снова повернулся к нам спиной и стянул с себя остатки одежды. Он стоял, совершенно голый, среди искрящихся блёсток и чуть пошатывался, раз-два, раз-два, и казалось, что сейчас он упадёт, а он сделал шаг вперёд, прочь от нас, потом ещё один, и ещё один, и ещё – и никто не пошевелил и пальцем, никто не сказал и слова, чтобы остановить его. Некоторое время он шёл, а мы следили за его удаляющейся фигуркой, но вскоре сияние частиц окончательно закрыло его, застило зрение, и от Цифры осталась только чёрная кучка одежды.

«Почему ты отпустил его?» – спросил я.