Андреа Стюарт - Дочь костяных осколков [litres]

– Спасибо, тетушка.

Мои старые воспоминания словно пытались пробиться сквозь тонкую простынь; я видела только их силуэты и разглядеть целиком не могла. Но я никогда не росла в доме, подобном этому. Моя мать умерла молодой, а у отца почти не было родственников. Видимо, когда-то я знакомилась с родными матери, но теперь даже не могла вспомнить, как они выглядели, а отец практически не принимал гостей.

– Ты тут поблизости живешь? – поинтересовалась жена Нумина.

– Не очень далеко, ближе к дворцу.

Она кивнула. Большинство состоятельных граждан столицы Империи жили ближе к дворцу. В стародавние времена в этом был смысл – тогда императоры держали ворота открытыми и люди имели возможность получить аудиенцию.

– У вас очень красивый дом, – сказала я жене Нумина.

Вообще-то, дом был скромным, но при этом просторным, и кто-то не поленился покрасить балки.

– Думаю, ты хотела сказать, что у нас тут очень людно, – сказала жена Нумина, и я заметила в ее глазах веселую искорку. Она многозначительно посмотрела на беспорядок в комнате и особенно на две деревянные игрушки на полу. – Нас тут девять человек, и мы делим на всех одну комнату, своя только у нашей бабули.

Но я не боялась, что обижу ее, если буду стоять на своем.

– Нет, я сказала именно то, что думаю.

Мне трудно было подобрать слова, чтобы описать, что я чувствую, сидя между Нумином и его младшей дочерью, а она всякий раз, когда подносит ложку ко рту, из-за тесноты толкает меня локтем. Близость с ними дарила покой и одновременно подбадривала, так же как их улыбки и то, как они относились друг к другу.

– Прекрасным этот дом делают люди, которые в нем живут.

Щеки у жены Нумина порозовели, ей явно было приятно услышать мои слова.

– Вот видишь? – сказала она мужу. – Это никакой не бардак, у нас прекрасный дом.

– Но не такой прекрасный, как ты. – Нумин провел пальцами у нее под подбородком.

Было странно видеть его в такой обстановке. У себя в кузне он был грубоватым, молчаливым, и там я ни разу не видела, чтобы он улыбался. Дома он расслабился и даже замечания детям делал с нежностью в голосе. Он был словно змея, которая только что сбросила кожу и стала яркой и гладкой.

Я поднесла ложку ко рту, чуть опустила голову и совершенно случайно посмотрела в сторону открытого окна. Там на скошенном подоконнике сидела конструкция Лазутчик и наблюдала за нами черными блестящими глазками.

И это была не моя конструкция.

Что она видела? Что услышала? Я не задумываясь вскочила на ноги и в ту же секунду услышала в глубине своего сознания жужжание, которое сигналило об установленной связи с моей конструкцией.

– Хао! Поймать Лазутчика! – скомандовала я.

Послышался цокот когтей по деревянным половицам. Конструкция на окне замерла и навострила уши. Она метнулась в дом. Брат Нумина вскочил из-за стола, все четверо детей закричали от страха.

На подоконнике появилась Хао. Она заметила вторую конструкцию и ринулась в атаку.

Они скакали по сковородкам, уронили на пол горшок, он, конечно, разбился. Жена Нумина схватила кухонную лопатку и начала преследовать Лазутчиков, пытаясь их пришибить.

– Бей того, который убегает! – крикнула я. – Второго не трогай!

Но меня, похоже, никто не слышал. Наконец Хао загнала Лазутчика к столу, прыгнула на него и прижала к полу. Я быстро, пока жена Нумина не забила конструкции до смерти, подскочила к ним, выхватила из кармана резец, встала на колено и вытащила из Лазутчика осколок. В этот раз все прошло гораздо легче, чем с Хао. Потом я взяла конструкцию на руки, подошла к окну, положила ее на подоконник и вставила осколок обратно. Какое-то время она лежала без движения, потом ожила, вскочила на ноги и убежала, начисто забыв о своей миссии.

В комнате у меня за спиной воцарилась тишина.

– Лин – самое простое имя, – сказала жена Нумина. – Так многих зовут. И дочь императора тоже.

Я развернулась и увидела, что все как один смотрят на меня.

Дом, который совсем недавно казался таким теплым, стал холодным, как талая вода в горах.

Жена Нумина подошла к детям, обняла их за плечи и слегка притянула к себе. Она сделала это мягко, но я поняла смысл этого движения. А брат Нумина поднял руку и потрогал мягкое место за ухом, там, где у него остался шрам от вырезанного осколка.

Я – Лин, и я – дочь императора.

И я использовала магию осколков в их доме. В доме, где они могли хотя бы ненадолго притвориться, будто их жизням ничто не угрожает.

– Простите меня! – выпалила я и выскочила из комнаты.

Тем не менее мы опоздали. Я крался по узкому переулку к городскому рынку, где начинался Праздник десятины. Со слов местных я знал, что они каждый год ради Праздника убирают с рынка все палатки и прилавки.

Мэфи, который уже вырос в холке мне до колена, жался к моим ногам.

– Мы делаем очень хорошо, – громким шепотом сообщил он.

И я, кажется уже в тысячный раз, опустил ладонь, показывая, что голос лучше не подавать.

– Очень хорошо, – всего на полтона ниже повторил Мэфи.

Это у меня уже вошло в привычку. А люди всегда говорят о привычках как о чем-то, что однажды непременно тебя убьет.

«Йовис пристрастился к картам», или «У Йовиса появилась привычка пить слишком много вина из дыни», или «Йовису нравится выходить в море в шторм». А теперь, похоже, у Йовиса появилась привычка похищать детей с Праздника десятины, и благодаря ей плакатов с его физиономией стало еще больше. Это был самый рискованный способ получить забесплатно кучу собственных портретов.

Но как я мог отказать всем этим людям? Они пришли не с пустыми руками, а мне были нужны деньги.

Тогда в трактире, сидя за столом, посреди сломанной мною же мебели, я смотрел в их умоляющие глаза и чувствовал себя больше, чем был на самом деле. Я был воробьем, который вообразил себя орлом.

И они сложили обо мне треклятую песню. Песню обо мне.

Столько оправданий. Столько мелкой лжи, которой я не уставал себя кормить. Однажды я даже сказал себе, что Мэфи будет очень разочарован, если я не откликнусь на мольбы всех этих людей. Так что привычка – это, пожалуй, лучшее определение тому, чем я занимался. Наши привычки не имеют разумных оснований, мы просто повторяем и повторяем определенные поступки, и через какое-то время остановиться тебе уже труднее, чем продолжать.

Послышался какой-то лязг, и я огляделся в поисках его источника. Ну да, это же моя стальная дубинка постукивает по мостовой. Очень умно, так я точно не привлеку к себе внимания! Эту дубинку я сделал на заказ на последнем острове, потому что понял: голые руки против клинков – не самое подходящее оружие. И теперь у меня появилась еще одна привычка: когда нервничаю, начинаю постукивать дубинкой по земле. Я остановился, оперся на дубинку и сделал глубокий вдох.