Менна Ван Прааг - Сестры Гримм [litres]

И тут, когда Лиана уже погружалась в пучину отчаяния, случилось чудо. Кто-то начал кричать, взобравшись на верх «паутинки» для лазанья, и все повернулись к нему. На металлических перекладинах, расставив ноги, стоял мальчик, во всеуслышанье объявляя, что он тоже умеет летать. Толпа детей захихикала.

– Умею, умею! – крикнул он. – Смотрите!

Смех затих, и дети затаили дыхание – сдержит ли этот мальчик свое обещание? Лиана смотрела на него вместе со всеми, несказанно радуясь тому, что он отвлек их внимание от нее, и гадая, как же он выйдет из положения.

Тут он сделал немыслимое. Он прыгнул.

Ана смотрела, как мальчишка, словно в замедленной съемке, падает вниз, пока с глухим стуком не приземляется на асфальт. Никто не двигался: ни сам этот мальчик, ни кто-либо другой из толпы детей, пока он, словно фокусник, исполнивший трюк, не встал и не отвесил поклон. На одну затянувшуюся секунду воздух точно застыл, а в следующий миг толпа замахала руками, одобрительно засвистела и захлопала в ладоши.

Лиана облегченно выдохнула. Опасность миновала. Теперь никто и не вспомнит ее нелепое утверждение, все запомнят только этого мальчика, который заявил, что умеет летать, а затем прыгнул с «паутинки» вниз, чтобы доказать это. Она может опять слиться с общим фоном.

Девочка подождала, пока толпа не разошлась по углам игровой площадки, затем подошла к герою дня.

– Как ты это сделал?

Он улыбнулся.

– Я практиковался несколько лет.

– Спасибо. Думаю, ты только что спас мне жизнь.

Однако на следующий день никто не говорил о Мальчике, Который Прыгнул С Паутинки. Вместо этого все оживленно обсуждали другой случай, произошедший в то же самое время. Когда четвертый класс «Б» плавал в школьном бассейне, вода в нем вдруг закипела, словно в чайнике. К счастью, никто не погиб, хотя большинству из учеников пришлось лечиться от ожогов второй и третьей степени в больнице святого Фомы. Одна девочка попала в реанимацию, но врачи полагали, что она останется жива. И Лиана, ошеломленная не меньше остальных, даже не подозревала, что эта история как-то связана с ней самой.

Я сидела верхом на огромном трухлявом стволе вместе с Беа. Кора была так мягка, что легко отставала от гнилой древесины и отпадала большими кусками. Я отбивала ее от ствола пятками, словно колотя по бокам лошади, чтобы пустить ее в галоп. Во всяком случае, так сказала Беа, которой, естественно, доводилось ездить верхом. Ей доводилось делать все.

На мою голову упал белый лист, я стряхнула его.

– Она рассказывала тебе об этом месте? Правда?

Беа пожала плечами:

– Мама рассказывает мне всё.

Я воззрилась на нее, завидуя, но не желая признаваться в этом вслух.

– Ей никто не верит, но я верю.

– Наверное, твоя мама ничего не знает. Если сама она не Гримм, то ей ничего не известно. – Беа вздохнула, как будто их семейная осведомленность была тяжким бременем. – У большинства людей воображение на нуле, а ума и того меньше – так говорит моя мама .

Мне захотелось защитить свою ма, но я не знала, как.

– Это бывает редко. – Беа ударила пяткой по стволу, и с него посыпалась кора. – Чтобы обе, и мать , и дочь были чистокровными Гримм.

– Почему?

– А ты не знаешь? – По досаде, мелькнувшей на ее лице, я поняла, что этого не знает и она сама. – У большинства матерей есть кровь Гримма, – сказала сестра, как будто это могло служить ответом на мой вопрос. – Если ее у них есть всего лишь немного, они могут являться сюда, но потом будут думать, что это был просто сон, как вначале думала ты. Если же такой крови у них много, они могут войти сюда через врата, но такое бывает редко. – Она многозначительно кивнула. – Большинство из них не знают про врата.

Я оторвала от ствола полоску мягкой коры и согнула ее в дугу. Мне не хотелось спрашивать про врата, поскольку было понятно, что, сказав про них, Беа пытается отвлечь меня от своей неспособности ответить на мой предыдущий вопрос. Однако вскоре любопытство во мне все же пересилило гордость.

– Какие врата?

Беа подняла бровь, притворившись удивленной.

– О, ты не знаешь и про врата? – Она вздохнула, словно ей было невыносимо нести груз моего невежества и ее собственных познаний. – Похоже, ты такая же темная, как и твоя мама .

Я переломила мой мостик из коры.

– Врата – это единственный альтернативный путь в Навечье. – Девочка сложила руки на груди. – Так сюда попадают те, в ком нет крови Гримма.

Я-то думала, что сестра станет для меня источником утешения, а не соперничества, и уже начала беспокоиться, не станет ли она такой же, как тот ребенок, которого носила ма.

Беа ухмыльнулась, она была дико красивая, даже когда вредничала.

– Так сюда приходят солдаты, – сказала она. – Но это случается только в ночи, когда наступает первая четверть луны.

Я воткнула в кору ноготь и порвала ее.

– Солдаты? – переспросила я, не поднимая глаз.

Беа засмеялась.

– Ты ничего не знаешь и про них? Да ты, похоже, вообще ничего не знаешь.

Она смотрела на меня, ее красивые губы подрагивали, сестра ждала, что я признаю свое невежество и ее превосходство.

– Нет, не знаю, – ответила я так безразлично, словно речь шла о листе, скинутым мной с собственного колена.

Беа немного выпрямилась.

– Тогда тебе повезло, что это знаю я.

Каждый месяц, когда луна достигала своей первой четверти, Лео вставал ночью с кровати и шел в школьный сад, сначала дожидаясь, когда все в школе уснут. Он уже не помнил, когда его начало тянуть на эти ночные прогулки, но знал, что определенно что-то ищет.

Мальчик шел по лужайкам, по которым запрещалось ходить, ступая босыми ногами по мокрой траве, неторопливо проходил по каменным коридорам, где его бесшумные шаги не порождали эха. Он садился у стены школьной часовни, глядя на башню с часами, на вершине которой торчал большой бронзовый крест, и гадал, какую роль в эти ночи играет время. И с каждой проходящей секундой чувствовал, как луна влечет его все дальше.

Какой бы путь Лео ни выбирал, в конце концов он всегда оказывался в одном и том же месте – перед воротами школы. Они были высоки и широки – высоки, как пять мальчиков, стоящих друг у друга на плечах, и широки, как десять мальчиков, держащих друг друга за раскинутые руки. Этим воротам было четыреста семнадцать лет, их выковали, когда был заложен фундамент школы, и установили, когда укладывались первые кирпичи. Вид у них был грозный – толстые колья, заканчивающиеся крестоцветами, которые пронзали воздух, словно вилы (наверное, это чтобы устрашать тех учеников, которые желают сбежать). Ворота были затейливыми – на кольях были выгравированы латинские надписи, а сами они были обвиты кованым чугунным плющом. Их выковал в начале семнадцатого века личный кузнец короля Иакова I – во всяком случае, так гласило школьное предание.