Менна Ван Прааг - Сестры Гримм [litres]

Она сделала это. Посмотрела жизни в лицо. Заполнила пятнадцать бланков заявлений о принятии на работу, перестала отделываться от Кумико текстовыми сообщениями и, наконец, позвонила ей, договорившись о встрече завтра. На субботний вечер у нее уже назначена встреча с Мазмо. Теперь у нее есть двенадцать часов на то, чтобы придумать убедительный аргумент для возлюбленной и четыре дня на то, чтобы подготовить нетрадиционное брачное предложение для потенциального мужа. Сейчас она сидит по-турецки, тасуя карты Таро, как вдруг одна из них выпадает из колоды и опускается между ее скрещенных ног.

Тройка Кубков. Чувство локтя, единство, дружба, беззаветная любовь.

Лиана подбирает карту и смотрит на нее. Три женщины в лесу, каждая держит над головой кубок. Она видела эту карту много раз, но никогда не вытаскивала ее из колоды.

Положив карту на пуховое одеяло, Лиана затем достает из колоды и другие карты: Тройку Пентаклей, Дьявола, Девятку Жезлов. Это армия. Солдаты, как ее собственная Черная птица. Противник. Сражение.

Ана изучает карты – на это уходит еще час, – пытаясь понять, о чем они говорят, надеясь, что если она потратит достаточно времени, то сможет разглядеть то, что таится в глубине. Однако на сей раз карты молчат.

Едва войдя в комнату, Беа падает на кровать и, уронив на пол сумку и не сняв обувь, засыпает. Она собиралась прилечь всего на минутку, но, едва закрыв глаза, проваливается в кроличью нору.

Беа видит, как предметы начинают меняться – бронзовые часы поднимаются с письменного стола и опускаются на прикроватную тумбочку, сбив с нее лампу в стиле ар-деко, она падает, но застывает в дюйме от половиц и в конце концов приземляется на книжный шкаф.

Дальше начинается настоящее светопреставление. Все предметы в спальне девушки взмывают в воздух и начинают вихриться в торнадо, который срывает с пола ковер, поднимая все то, что до сих пор еще оставалось неподвижно, включая кровать и лежащую на ней Беа.

Она просыпается, истошно крича, и резко садится на кровати. Над ее головой ничего не летает, никакой торнадо не переворачивает ее комнату вверх дном. Все тихо и неподвижно, и Беа замолкает. Она делает глубокий вдох, пытаясь успокоиться, как вдруг видит павлинье перо на ладони своей левой руки. Оно не движется с места, как и все остальное, будто просто терпеливо ждало, когда она его увидит.

Беа смотрит на перо. Если сильно напрячь фантазию, можно было как-то объяснить, как оно тут оказалось. Возможно, она забыла закрыть дверь, возможно, ее пытается напугать какой-то проказливый приятель или озлобленный бойфренд. Это крайне маловероятно, но возможно. Однако затем происходит невозможное.

Перо начинает видоизменяться. Его кончик начинает чернеть, как будто его обмакнули в чернила. Оно втягивает их в себя, и чернота распространяется по нему всему.

Сначала книги, теперь перо.

И чувство, что за ней кто-то наблюдает.

Я знаю, о чем ты думаешь.

Лео напрягается. Голди лежит в кровати рядом с ним, и, хотя она не может слышать голос, зазвучавший сейчас в его голове, у него такое чувство, будто она находится слишком близко. Он пытается успокоить свой разум, чтобы отец не мог прочесть его мысли.

В голове раздается смех Вильгельма. Полагаю, это называется «после пожара да за водой». Я сейчас нахожусь в твоем сознании и могу видеть все.

Лео молчит.

Ты влюбляешься в нее.

Нет, я…

Ты же сам знаешь, я не могу этого допустить.

Лео молчит. Он знает.

Если ты не желаешь с ней драться, боюсь, ты мне не нужен. Это меня огорчает, но…

Каждый мускул в теле Лео словно обратился в камень. Голди шевелится, просыпаясь. Нет, я… я буду с ней драться.

Я совсем не уверен, что верю тебе. – Вильгельм Гримм говорит медленно и тихо. – Возможно, мне следует погасить тебя и найти тебе замену.

Нет! В груди парня рождается немой крик. Пожалуйста, не надо. Я, я…

О, успокойся . – Вздох Вильгельма обдает его холодом. – Я глупый старик, а ты мой любимый сын, так что я дам тебе второй шанс.

Лео ждет.

У тебя есть время до ночи Выбора. – Он делает паузу. – Должен признаться, я совершенно уверен – она все равно тебя победит. Однако она должна выдержать поединок, как и все остальные. – В голове Лео опять звучит его смех. – Ведь чем бы был гладиатор безо льва?

Лео представляет себе, как Голди пронзает его мечом, и моргает, чтобы отогнать этот образ. Если ты не вступишь в бой, я найду того, кто будет готов это сделать.

– Я люблю засыпать вместе с тобой.

Лео поворачивает голову, чтобы поцеловать меня в щеку, но вместо этого целует мое ухо.

– Я тоже.

– По-моему, ты вообще никогда не спишь, – говорю я. – Всякий раз, когда я просыпаюсь, твои глаза открыты.

– Я стою на страже, – отвечает он.

– Это очень любезно с твоей стороны, но думаю, что мы с Тедди можем о себе позаботиться, – с улыбкой говорю я. – Мы не разговариваем с незнакомцами, нас раздражают убийцы, и после едва не удавшегося террористического акта, который имел место быть прошлым летом, на наши коктейли могут приходить только по приглашениям. Так что, думаю, нам ничего не грозит.

– Рад это слышать. Но с чего ты решила, что можешь мне доверять? – Лео улыбается, однако что-то в его голосе говорит мне, что он не совсем шутит. – Ведь я тоже могу быть террористом.

– Не можешь, – говорю ему. – Все мои возлюбленные проходят тщательную проверку.

Парень улыбается.

– Да ну?

Я киваю.

– Были проверены твои биографические данные, твоя ДНК…

– …прочитан мой личный дневник.

– О боже, – бормочу я, уткнувшись лицом в его грудь. – Я надеялась, что ты забыл этот наиболее постыдный момент моей жизни.

– Никогда, – говорит Лео. – Я буду напоминать тебе и тогда, когда…

Я жду, чтобы он закончил предложение, надеясь, что в нем он произнесет обещание о нашем будущем, но он молчит.

Каждую ночь мне снится один и тот же сон. Поначалу я вижу только белизну – я смотрю на яркий свет электрической лампочки, на снежное поле, на белесое небо. Тени начинают обретать форму. Я стою посреди сада, но всё здесь бело – трава, деревья, птицы, бабочки… Белый кот крадется по белой траве, ставя лапы между маргаритками и одуванчиками, и, в конце концов, исчезает в зарослях одуряющего бутеня. На белых ивах поют дрозды-альбиносы, и их песни разносит ветер, несущий с собой белых шмелей, то садящихся на белые розы, то взлетающих с них.

Сотни, тысячи роз, рассеянных по саду и пышных, как пионы. Гадая, не стала ли чисто белой и я сама, вижу, что сад становится все больше, распространяясь во все стороны, пока я не начинаю видеть вокруг не тысячи, а миллионы роз, и их благоухание не становится таким сильным, что я ощущаю на языке их нектар.