Менна Ван Прааг - Сестры Гримм [litres]

Красавица перестала говорить «да», когда ей хотелось сказать «нет», перестала улыбаться тем, кому хотела дать оплеуху, и перестала хранить молчание, когда ей приходила охота кричать. Она стояла на стенах и вопила так громко и долго, что жители деревень начали бояться драконов. Иногда сила ее голоса вызывала дождь, а с ним прилетали стаи воронов, голоса которых сливались с ее собственными криками. Красавица пускала стрелы и стреляла из пушек. Безлунными ночами она нагишом плавала в реке, обрушивая волны на тех, кто пытался шпионить за ней, и утопив наглеца, который посмел наброситься на нее. Она бегала по коридорам замка с мечом в руке, вселяя ужас в слуг и даже в короля, который бросался в сторону, уступая ей дорогу, ибо видел, что его жена не свернет со своего пути.

Иными словами, Красавица впервые в жизни начала делать то, чего она хотела, и, к своему удивлению, обнаружила, что волшебник был прав. Этот дар лучше, чем Нескончаемое счастье или Вечная молодость, которые просила у него она.

Однажды вечером, проходя по пиршественному залу к стене замка, Королева заметила зеркало, завешенное куском бархата. Совершенно забыв о собственном повелении и более не боясь увидеть свое отражение, она сорвала бархат. Увидев себя опять, узрев блеск в своих глазах и глубокие морщины на своем лице, Красавица поняла, что дар волшебника не только оказался лучше тех даров, которые просила у него она, но принес ей также и их.

С тех пор и до конца своей жизни королева больше не испытывала тоски по чему-то такому, чему она не могла дать название, а также ни по чему другому.

Лиана сказала своей маме неправду. И теперь ей было страшно и оттого, что она солгала, и оттого, что она посреди ночи бродит по улицам Лондона в одиночку. Кроме того, девочка также испытывала и радостное волнение. Она еще никогда не творила таких безрассудств и никогда прежде не лгала своей маме. Ей просто необходимо было выяснить, правду ли сказала Беа насчет врат. Она почти целый месяц ждала, когда наступит первая четверть луны, и теперь эта ночь, наконец, пришла.

Еще несколько лет назад Лиане и в голову не пришло бы совершить такое сумасбродство. Она не осмелилась бы солгать матери, и ей было бы слишком страшно, что ее убьют по пути, расчленят или с ней случится еще какое-то несчастье из тех, что случаются с девочками, которые ведут себя так глупо. Но с тех пор, как она нашла Навечье и поняла, что оно не сон, Лиана начала чувствовать себя другой – талантливой, особенной, отважной.

Беа назвала ей точное время, в которое она должна открыть врата в Навечье, но не сообщила, где именно можно найти такие врата и даже в каких районах их следует искать. Это будет проверкой способностей Лианы, сказала она. И поначалу девочка подумала, что сестра насмехается над ней.

Однако Беа сказала это отнюдь не тем насмешливым тоном, которым говорила всегда. Впечатление было такое, словно она и в самом деле хочет, чтобы Лиана реализовала свой потенциал. В отличие от матери Аны, которая всегда старалась сделать дочь чем-то меньшим, чем она была, Беа хотела, чтобы ее сестра, напротив, стала чем-то большим. За это Лиана была ей очень благодарна, так благодарна, что теперь Беа стала ее любимой сестрой, забрав это звание у Голди. Раньше второе место в ее симпатиях переходило от Беа к Скарлет и обратно почти каждую ночь, но любимицей Лианы всегда оставалась молчаливая и чуткая Голди. До настоящего времени.

Не доверяя своим инстинктам, Ана предполагала, что сегодня ночью ее храбрость не будет вознаграждена. Перед выходом из дома она вооружилась, чтобы защититься от потенциальных насильников и убийц, но на ночных улицах Ислингтона было спокойно, и никто не попытался на нее напасть.

К своему удивлению, девочка обнаружила, что, хоть и не могла сказать, куда именно она идет, она, тем не менее, знала, как туда идти. Она шла, поворачивая то направо, то налево в зависимости от того, что подсказывал ей инстинкт. Увидев эти ворота, Лиана остановилась. Она стояла перед воротами обнесенного стеной сада, которого прежде не замечала. Однако они были заперты на замок и так густо обвиты плющом, что было очевидно – их не открывали уже несколько десятилетий.

Не может быть, чтобы это были те самые врата, подумала Лиана, и в то же время она точно знала – это они. Она смотрела на замок, настолько испещренный ржавчиной и оплетенный столькими плетями плюща, что его наверняка было бы невозможно отпереть, даже если бы имелся ключ, которого у нее не было.

Лиана посмотрела на свои часы. До времени, которое ей назвала Беа, оставалось пять минут. Но что же делать теперь? Она прищурилась и переступила с ноги на ногу, чтобы встряхнуть серое вещество.

Осталась одна минута.

Ана взялась за ржавый завиток кованых ворот и тряхнула их. Створка лязгнула, но на этом все закончилось. Она встряхнула ворота еще раз, так энергично, что затряслось все ее маленькое тело. Тут же стало ясно – можно не стараться, ровно в 3.33 ночи луна вышла из-за облаков, посеребрила врата, и, несмотря на ржавый замок и переплетение плюща, ворота распахнулись, издав лишь едва слышный скрип. Секунду поколебавшись, Лиана шагнула вперед.

За вратами стояла Беа.

– Молодец, – сказала она с чуть заметной самодовольной улыбкой. – Ты прошла проверку.

– Что это?

– Шелковый шарф, – говорит Лео. – Ты можешь использовать его, как сочтешь нужным.

Мы стоим в пустом коридоре на четвертом этаже. Я должна бы сейчас убирать шестнадцатый номер, но мне помешал Лео.

– Это я вижу. – Я улыбаюсь. – Хотела спросить, зачем это? Наверное… наверное, я говорю бестолково, да?

– Да, немного.

– Я имею в виду… зачем ты отдаешь его мне?

Теперь улыбается Лео.

– Разве я не могу сделать тебе подарок просто так?

– Ну, не знаю… – Пожимаю плечами. – Я к такому не привыкла.

– Я тут подумал, ты ведь все время разживаешься вещами для своего младшего брата, но никогда ничего не берешь для себя.

– Ты говоришь это так, словно я их покупаю, а между тем я просто талантливая воровка.

– Значит, талантливая, да? Мне нравится, что ты умеешь по достоинству оценить свои способности.

Я пожимаю плечами:

– Просто стараюсь не отказываться от своих заслуг, ведь кроме этого мне мало что дано. Я не…

– Позволь мне тебя перебить и выразить почтительное несогласие. – Лео наклоняется, чтобы поцеловать меня. – Совсем наоборот. Тебе дано очень многое.

Ловко уклоняюсь от его поцелуя.

– Я лишусь вообще всего, если кто-то увидит, как мы целуемся, и донесет управляющему, мистеру Пенри-Джонс.

Он шепчет мне на ухо:

– Тогда мне повезло, что никто не видел, как я украл этот шарф из номера двадцать семь.